О дивинации, книга 2

I. (1) Не раз спрашивая себя, чем я могу быть наиболее полезным для республики, не оставляя моих забот о ней, после многих и долгих размышлений, пришел я к такому заключению: лучше всего будет, если я открою моим согражданам путь к благородным наукам. И я думаю, что уже следовал этому во многих моих книгах. Так, в книге под заглавием "Гортензий"1 я приложил все усилия, чтобы побудить римлян заниматься философией. А какой род философствования нам кажется наименее самоуверенным (arrogans) и в то же время наиболее основательным (constans) и изящным (elegans), я показываю в четырех Академических книгах2. (2) Далее, так как в основе философии лежит [познание] пределов добра и зла, то я рассмотрел и этот вопрос в пяти книгах3, чтобы можно было разобраться в доводах, приводимых разными философами за и против. За этими последовали книги "Тускуланских бесед", в которых вскрыты условия, наиболее необходимые для счастливой жизни. В первой из этих книг говорится о презрении к смерти, во второй - об успокоении в горе, в третьей - об облегчении боли, в четвертой - о других душевных волнениях. Наконец, в пятой книге обсуждается вопрос, который бросает яркий свет на всю философию, ибо эта книга учит, что для счастливой жизни необходимо, чтобы добродетель сама в себе находила удовлетворение. (3) После того как были изложены эти вопросы, я написал три книги о природе богов, в которых содержится исследование этой проблемы. А чтобы полностью завершить рассмотрение всего круга вопросов, связанных с нею, я приступил к написанию этих книг о дивинации. Если я добавлю к ним задуманную мною книгу о судьбе, то это будет уже достаточно исчерпывающим ответом на этот вопрос. К названным книгам следует еще причислить шесть книг "О государстве", они были написаны мною в ту пору, когда я еще держал в руках кормило управления республикой, и в них исследуется важный вопрос, имеющий прямое отношение к философии, вопрос, которым много занимались Платон и Аристотель, Теофраст и все семейство перипатетиков.

А что мне сказать об "Утешении", книге моей, которая, конечно, и мне самому принесла исцеление и, наверное, то же принесет многим другим?4

Среди этих трудов я недавно написал также книгу "О старости", которую посвятил моему другу Аттику. И так как главным образом философия делает человека и добродетельным и мужественным, то во многих из этих книг выведен наш Катон.

(4) Наконец, поскольку и Аристотель и Теофраст, оба мужи выдающегося ума и трудолюбия в науках, трактуя о философии, добавили к этому еще советы по красноречию, то и мне, по-видимому, следует включить в перечень мои книги об ораторском искусстве: три "Об ораторе", четвертую "Брут" и пятую "Оратор".

II. Вот работы, что я написал до сих пор. И воодушевляла меня мысль дополнить их, если только этому не помешает какая-нибудь серьезная причина, с тем, чтобы ни одна философская проблема не осталась неосвещенной на латинском языке5. Ибо чем еще другим я могу больше и лучше послужить государству, нежели обучением и воспитанием юношества? В особенности в наши времена, когда нравы его дошли до такой степени распущенности, что необходимо приложить все усилия к тому, чтобы эту молодежь обуздать и укротить.

(5) Я, конечно, не считаю возможным добиться того, чтобы все молодые люди обратились к таким занятиям (да этого и требовать не следует). Но хотя бы немногие! Ведь их усердие могло бы стать хорошим примером в нашем государстве. И я уже собираю плоды этих трудов моих, когда узнаю, что даже люди пожилого возраста получают утешение от моих книг. Таких людей, как я теперь знаю, оказывается даже больше, чем я ожидал, а то рвение, с которым люди мои сочинения читают, с каждым днем возбуждает во мне все больше рвения их писать. Это будет великолепно и, без сомнения, прославит римлян, если они не будут более нуждаться в книгах по философии, написанных греческим письмом. И я этого добьюсь, если выполню намеченное.

(6) А еще одной причиной того, что я счел нужным заняться философией, было тяжелое положение государства6. В разгар гражданских войн я не мог ни выступить, как обычно делал, в защиту республики, ни оставаться в бездействии. И я не нашел для себя другого, более подходящего и достойного меня занятия. Мои сограждане простят меня, или, скорее, будут мне признательны за то, что, когда республика оказалась во власти одного человека, я не скрылся, не бежал, не упал духом, и не повел себя как человек обозлившийся на весь свет! С другой стороны, не стал я ни восторгаться, ни изумляться судьбой другого, сожалея о собственной. Этому-то я и научился у Платона, и у философии, а именно, что для государств естественны разные перевороты, так что они оказываются то под властью знати, то - народа, а то и одного лица7.

(7) И когда такое произошло с нашим государством, то я, отставленный от государственных дел, возобновил занятия философией, чтобы и свое горе облегчить и согражданам своим помочь, единственно доступным для меня в этих условиях способом. В книгах я высказывал свои мнения, выступал с речами; я считал, что философия послужит для меня некой заменой государственной деятельности.

Ныне8, поскольку меня снова начали привлекать к обсуждению государственных дел, я должен буду отдать всю мою энергию республике или, лучше сказать, перенести на нее все мои помыслы и попечение. А занятиям философией следует уделить то, что останется после государственных дел и обязанностей. Но обо всем этом мы поговорим в другом месте, а сейчас вернемся к начатому обсуждению.

III. (8) Когда мой брат Квинт закончил свое рассуждение о дивинации, записанное в предыдущей книге, мы, сочтя, что уже погуляли достаточно, зашли в библиотеку, ту, что в Ликее9, и уселись там:

"Очень хорошо, Квинт, - начал я, - и вполне в стиле стоиков ты защитил стоическое учение. И, что мне более всего понравилось, ты при этом воспользовался многими заимствованными у меня примерами, притом наиболее прославленными и знаменитыми10.

Итак, мне надлежит ответить на то, что ты говорил. И я это сделаю, но так, что я ничего не буду утверждать, а обо всем только допытываться, по большей части выражая сомнение и не доверяя самому себе11. Ибо если я буду утверждать что-то как достоверное, то сам окажусь в роли прорицателя, - я, отрицающий всякие прорицания.

(9) Прежде всего [нас] занимает тот вопрос, с которого обычно начинал исследование Карнеад: что является предметом дивинации? То, что мы воспринимаем нашими чувствами? Но это мы видим, слышим, ощущаем на вкус, обоняем, осязаем. Разве в этих вещах есть нечто такое, что можно лучше воспринять в состоянии вдохновения, чем естественным образом? Какой прорицатель, если он лишен глаз, как Тиресий12, сможет отличить черное от белого? А если он глух - обнаружить различия между голосами и тонами? Дивинация не применима ни к чему, что воспринимается чувствами. Нет нужды в ней и для того, что требует применения искусства. Ведь к больным мы приводим обычно не пророков или гадателей, а врачей, а если кому захочется послушать игру на кифаре или флейте, тот обратится за этим к музыкантам, а не к гаруспикам. (10) Так же обстоит дело и с литературой и с науками. Неужели ты считаешь, что те, которые занимаются дивинацией, смогут ответить на вопрос: больше ли Солнце, чем Земля, или оно такого же размера, каким мы его видим? А Луна, светит ли своим светом или заимствованным у Солнца? Или - как движутся Солнце и Луна? Или как [движутся] пять звезд, которые мы называем блуждающими? Ни один из тех, в ком видят божественных провидцев (divini), не будет утверждать, что может ответить на эти вопросы. Или, - что он разбирается в том, что верно или неверно в геометрии. Это дело математиков, а не гадателей.

IV. А по тем вопросам, которыми занимается философия: что такое добро? Что - зло? Что - ни то, ни другое? Может ли какой-нибудь прорицатель дать ответ или совет? Нет! Это дела философов. (11) А относительно обязанностей человека? Неужели кто-то станет искать совета у гаруспика, как ему относиться к родителям? К братьям? К друзьям? Как ему пользоваться своим богатством? Должностным положением? Властью? Об этом идут советоваться к мудрым людям, а не к прорицателям.

А что касается вопросов диалектики или физики, неужто какой-либо из этих прорицателей сумеет выдать прорицание насчет того, сколько существует миров - один мир или их множество? Или что собою представляют начала вещей, из которых все происходит? Это - в ведении физиков. А есть ли смысл предложить прорицателю дать решение софизма "лжец" (греки его называют ψευδόμενος) или другого софизма "сорит" (который, если нужно, можно назвать латинским словом "цепной" (acervalis), но в этом нет никакой необходимости; как само слово "философия" и много других греческих слов, слово "сорит" стало достаточно общеупотребительным в латинском языке)?13 Нет, конечно! Этим занимаются диалектики, а не прорицатели. А если решаются вопросы о наилучшем государственном устройстве, о том, какие законы или обычаи полезны или бесполезны, кто этим будет заниматься? Приглашенные из Этрурии гаруспики или первейшие, избранные мужи, опытные в общественных делах?

(12) Так если ни в том, что подлежит чувственному восприятию, не может быть никакой дивинации, ни в том, что требует искусства, ни в том, что решается философией, ни в государственных делах, то я уж вовсе не понимаю, в чем она, дивинация, может проявить себя? Ведь либо она должна заниматься всем вообще, либо чем-то одним в частности. Но, как нас учит разум, всем дивинация не занимается, а с другой стороны, невозможно найти ни одной такой частной отрасли, в которой можно было бы довериться дивинации.

V. Похоже на то, что вообще никакой дивинации нет. На этот счет есть такой общеизвестный греческий стих14:

Кто хорошо сообразит, того сочту пророком наилучшим я.

Ибо разве прорицатель предугадает приближение бури лучше, чем корабельный кормчий? Догадается о природе болезни проницательнее, чем врач? Или в руководстве военными действиями сможет проявить больше благоразумия и предусмотрительности, чем полководец?

(13) Впрочем, я обратил внимание, Квинт, на то, что ты предусмотрительно отстранил дивинацию от того рода предвидения, который требует искусства или знаний, и от всего того, что воспринимается чувствами; и дал ей такое определение: дивинация - это предсказание и предчувствие того, что происходит случайно. Но тут ты сталкиваешься с тем же противоречием. Ведь и врачу, и кормчему, и полководцу присуще умение предвидеть случайности. Неужели гаруспик или авгур, или пророк какой, или сновидец, лучше сумеет предвидеть, как больному отделаться от болезни, кораблю избежать крушения, войску не попасть в засаду, чем врач, кормчий, полководец?

(14) Но ты сказал15, что это не прорицателя дело, по каким-то признакам предсказывать ветер или дождь. Ты об этом даже прочитал на память кое-что из моих переводов Арата16. Но ведь и дождь, и ветер - это тоже явления случайные, они происходят часто, но не всегда. Так в чем же состоит, или к чему относится тот род предвидения случайных событий, который ты зовешь дивинацией? Все то, что можно предвидеть с помощью искусства или науки, опыта или сообразительности, то, по-твоему, к дивинации не относится, то - дело знания и опыта. Следовательно, на долю дивинации остаются только такие случайности, которые вовсе не могут быть предвидимы никаким искусством, никакой мудростью. Тогда, конечно, следует отнести к дивинации тот случай с Марцеллом17 (который был трижды консулом), когда ему некий человек за много лет предсказал наперед, что он погибнет при кораблекрушении. Этого действительно не могло бы предвидеть никакое искусство, никакая мудрость.

VI. Итак, по-твоему, предвидение событий, которые подвластны только случаю, это и есть дивинация.

(15) Можно ли иметь какое-то предчувствие о предстоящих событиях, если в настоящем нет никаких оснований, чтобы им произойти? Ведь что имеют в виду, когда говорят, что нечто произошло случайно, по случайности, произвольно? Только то, что произошло, случилось нечто такое, что могло бы, пожалуй, произойти, случиться по-иному. Так каким же образом можно предчувствовать и предсказать то, что неожиданно состоялось по слепому случаю и непостоянству судьбы?18

(16) Путем умозаключений врач предвидит обострение болезни, полководец - возможность засады, кормчий - приближение бури. Однако и эти люди, хотя и делают свои выводы всегда на определенных основаниях, часто ошибаются. Так и земледелец, глядя на цветущую маслину не без основания считает, что увидит на ней плоды. Но ведь и он иногда ошибается.

Но если ошибаются те, которые предсказывают не иначе, как исходя из соображений возможности данного события, имея на то определенные основания, то что следует думать о предсказаниях, которые даются людьми, гадающими по внутренностям животных, или по птицам, или по чудесам, или по оракулам, или по снам? Сейчас речь не о том, что все эти знамения: выемка в печени, карканье ворона, полет орла, перемещение звезды, выкрики прорицателя в экстазе, жребий, сновидения - никакого значения не имеют. Я скажу в свое время о каждом из этих знамений в отдельности, а сейчас о всех вообще. (17) Кто может предвидеть, что в будущем произойдет нечто такое, чему нет никакой причины, никакого признака, почему оно должно произойти? Те, которые наблюдают и рассчитывают передвижения небесных светил, предсказывают за много лет затмения Солнца и Луны, они предсказывают то, что должно совершиться по естественной необходимости19. Эти люди, наблюдая поразительное постоянство в передвижении Луны, сделали вывод, что когда она, гонимая из области Солнца, входит в тень Земли20, имеющую вид темного конуса21, то при этом должно произойти затмение Луны. А когда та же Луна оказывается между Солнцем и Землей и как раз напротив Солнца, то она отнимает у нас часть его света. Они предсказывают также, когда пройдет через то или иное созвездие та или иная планета, когда произойдет восход или заход того или иного созвездия. И ты знаешь, на чем основаны предсказывания этих людей.

VII. (18) Но чем руководствуются те, которые предсказывают, что нам предстоит найти клад или получить наследство? Или в какой природе вещей заключены основания этих событий? Если эти и подобного рода события следуют из природы вещей, то почему мы должны считать, что они произошли случайно, по счастливой случайности?

Нет ничего более противного разуму и постоянству [природы], чем случайность. Мне кажется, что и сам бог не может знать того, что произойдет случайно и произвольно. Ибо если знает, то это определенно произойдет, а если определенно произойдет, то не случайно.

(19) Но, скажешь, есть же случайность! Да, есть, но случайное никак невозможно предвидеть. Или, если ты отрицаешь случайность, если скажешь, что все, что происходит и что произойдет в будущем, фатально определено от вечности, тогда измени свое определение дивинации, которая, по твоим словам, есть предвидение случайного. Если ничто не может состояться, случиться, произойти, не будучи определенным от вечности, если о любом событии достоверно установлено, что оно произойдет и притом в определенное время, то как оно может считаться случайностью? А если нет случайности, то где место дивинации, о которой ты сказал, что это предвидение случайных событий?

Впрочем, ты действительно говорил, что все, что происходит и что произойдет, находится во власти судьбы. В самом этом названии "судьба" (fatum) столько суеверия и бабьих басен! Однако стоики об этой "судьбе" наговорили очень много и я об этом тоже скажу в другом месте. Сейчас в этом нет необходимости.

VIII. (20) Если все решает судьба, то какой мне прок от дивинации? Ведь то, что предскажет прорицатель, безусловно должно сбыться. Так что я не знаю, как это получилось, что нашего приятеля Дейотара орел вернул с полпути. Скажешь, если бы не вернулся, то он должен был заночевать в том помещении, которое в следующую ночь рухнуло, и, следовательно, его бы задавило обломками. Но если такова была судьба, то Дейотар никак не мог бы избежать смерти. А если не было суждено, то он и не должен был погибнуть.

Какая же помощь от дивинации? Какой толк от вытягивания жребия, от гадания по внутренностям животных или другого прорицания? Если такова была судьба, чтобы два римских флота в Первой Пунической войне погибли, один от бури, другой - разбитый карфагенянами, то даже если бы консулы Л. Юний и П. Клавдий получили от священных кур самые благоприятные предзнаменования, флоты все равно должны были погибнуть. А если, подчинившись ауспициям, можно было избежать гибели флотов, тогда, значит, судьба к их гибели не имеет никакого отношения. По-вашему, все зависит от судьбы. Тогда нет никакой дивинации.

(21) Коль скоро такова была судьба, чтобы во Второй Пунической войне римское войско погибло в сражении при Тразименском озере, то неужели, если б консул Фламиний даже подчинился тем знамениям и ауспициям, которыми запрещалось сражаться, войско могло бы избежать гибели? Скажешь, конечно, могло бы!22 В таком случае или гибель нашего войска не была предрешена судьбой, потому что предопределенное судьбой не может быть изменено, или, если такова была судьба нашего войска (по вашему это именно так), то, пусть даже Фламиний подчинился бы ауспициям, все равно оно должно было погибнуть. Так где же эта дивинация, на существовании которой так настаивают стоики? Ведь если все от судьбы, то ничто не сможет нас убедить, чтобы мы были поосторожней. И как бы мы не остерегались, то, что должно состояться, состоится. А если это можно отклонить, то, значит, нет никакой судьбы. А следовательно, нет также и дивинации, ибо дивинация касается будущих событий, а ничто в будущем не является достоверно установленным, если, приняв какие-то меры, можно сделать так, чтобы этого не случилось.

IX. (22) А я так считаю, что для нас знание будущих событий даже и не является полезным23. Что за жизнь была бы у Приама, если бы он с юных лет знал, что ему предстоит перенести в старости? Или взять пример не из выдуманного, а более близкий к нам. В моей книге "Об утешении" я собрал ряд случаев злосчастнейшей гибели24 славнейших граждан нашего государства. И что же? Разве для Марка Красса (опустим более ранние случаи) было бы лучше, если бы в пору его наивысшего могущества и богатства он узнал, что ему предстоит проиграть сражение за Евфратом, в котором будет убит его сын Публий и истреблено его войско, и самому принять позорную и постыдную кончину?25 Или, ты считаешь, Гней Помпей, трижды избираемый консулом, трижды получая триумф, покрытый славой своих великих подвигов, мог бы всему этому радоваться, если б знал, что он, потеряв свое войско, будет однажды зарезан на пустынном берегу Египта?26 И что после его смерти последует то, о чем я без слез говорить не могу? (23) Или Цезарь, если бы предвидел, что в том самом сенате, большую часть состава которого он сам же и назначил, в курии Помпея, пред самой статуей Помпея27, на глазах у стольких преданных ему центурионов28, он будет заколот знатнейшими гражданами, часть которых получила от него же всякие награды, и что к упавшему телу его не подойдет не только никто из его друзей, но даже из рабов29; если бы Цезарь все это знал заранее, подумать только, какие душевные муки он испытал бы при жизни! Конечно же, не знать о будущих несчастьях лучше, чем знать. (24) Ибо никто - особенно это относится к стоикам - никоим образом не может утверждать, что если б знал, то не взялся бы за оружие Помпей, не переправился через Евфрат Красс, не предпринял бы гражданскую войну Цезарь. Следовательно, их конец отнюдь не был фатальным. А ведь вы считаете, что все происходит по воле судьбы30. Стало быть, ничем бы им не помогла дивинация, но даже отравила бы им всю предыдущую жизнь, отняла бы все ее радости. Что могло бы их радовать, если бы ими постоянно владела мысль об ужасной смерти?

Так что, как бы ни вертелись стоики, все их хитроумие никак им не поможет. Потому что, если то, что произойдет в будущем, может произойти либо так, либо по-другому, то это значит, что главную роль играет случай. А то, что случайно, не может быть достоверно установленным. Но если достоверно установлено, что, с чем и в какое время произойдет, то чем мне помогут гаруспики, если даже верно предскажут все великие несчастья, которые мне придется перенести?

X. (25) Наконец, стоики добавляют, что несчастья, которые должны выпасть на долю человека, можно облегчить, если прибегнуть к религиозным обрядам. Но если ничто не происходит без судьбы, то и обращение к богам ничем не может помочь. Этого мнения придерживался и Гомер, когда вывел в своей поэме Юпитера, жалующегося на то, что он не может, против судьбы, вырвать своего сына Сарпедона из рук смерти31. Эта же мысль выражена в следующем греческом стихе32:

Чему быть суждено, не отменить Юпитеру.

Мне кажется, с полным правом насмехается над судьбой также стих ателланы33. Но мы не будем шутить со столь серьезными вещами. Поэтому в заключение скажу только: если то, что произойдет в будущем, произойдет случайно, то его невозможно предвидеть, ибо оно не может быть достоверно установлено, и, следовательно, не может быть никакой дивинации. Если же будущее возможно предвидеть, потому что оно достоверно и фатально установлено, то опять-таки - нет дивинации, ведь ты сам говорил, что дивинация возможна только относительно случайного.

(26) Однако до сих пор у нас была только легкая стычка. А теперь мы перейдем к рукопашной. Попробую, не смогу ли я оттеснить фланги твоих доказательств.

XI. Ты говорил34, что есть два вида дивинации. Один искусственный, другой естественный. Искусственный основан частично на догадке, частично на продолжительных наблюдениях. При естественной дивинации душа схватывает или воспринимает извне, от божественного (ex divinitate), от которого все наши души как бы заимствованы или почерпнуты, или излились35.

К искусственному виду дивинации ты относишь такие, к примеру, способы, какие применяют предсказывающие по внутренностям жертвенных животных, по молниям и необычным явлениям, затем - приемы авгуров и тех, кто предвещает будущее на основании всяких примет или предзнаменований.

Ты относишь к этому виду почти все виды предугадывания. (27) А естественный вид дивинации - это когда предвидение будущего или исходит от возбужденного ума и как бы изливается из него или когда будущее предвидит душа, избавленная сном от тревожащих ее ощущений и забот.

Итак, ты указал на три источника дивинации: на бога, на судьбу и на природу. Но так как ты объяснить не мог ничего, то стал воевать великим множеством надуманных примеров. Позволь же мне прежде всего сказать, что, по-моему, философу не дело использовать такие свидетельства, которые либо случайно совпадают с истиной, либо являются ложными, выдуманными недобросовестными людьми. Аргументами и доводами надо доказывать, почему то или иное произошло, а не случаями, особенно такими, которым мне позволительно и не верить.

XII. (28) Начну с гаруспиций. Я утверждаю, что из уважения к государству и общественной религии к гаруспициям следует относиться с почтением36. Но тут мы одни и можем позволить себе исследовать вопрос, не боясь [навлечь на себя] недоброжелательное отношение (sine invidia), это особенно относится ко мне, столь многое ставящему под сомнение.

Разберемся, если угодно, сперва с внутренностями. [По твоим словам], гаруспики обнаружили на основании долгих наблюдений, что внутренности животных предвещают будущее. А разве это можно доказать? Как долго длились эти наблюдения? Когда они начались? Как наблюдавшие пришли к согласию относительно того, какая часть внутренностей является неблагоприятной, какая благоприятной? Какая выемка в печени предвещает опасность, какая - что-то хорошее? Что же, все гаруспики - этруски, элидяне, египтяне, карфагеняне - пришли к единому мнению? Однако этого и быть не могло, и даже вообразить себе это невозможно. Потому что мы знаем, что разные гаруспики по-разному толкуют показания внутренностей. Нет у них единого для всех учения.

(29) Конечно, если во внутренностях животных есть какая-то сила (vis), которая возвещает будущее, то она обязательно или должна быть связана с природой вещей, или должна быть некоторым образом сродни чему-то божественному, божественной силе.

Но что общего может иметь с природой вещей столь всеобщей, столь славной, разлитой по всему миру во всех его частях и движениях, не скажу, желчь петуха (есть ведь люди, утверждающие, будто именно по петушиным внутренностям лучше всего узнавать будущее), но пусть даже печень, или легкие, или сердце жирного быка? Какое в этих внутренностях может заключаться природное (свойство), что могло бы предвещать будущее?

XIII. (30) Демокрит, хотя и остроумно болтающий, но чересчур самоуверенный, как и все физики, к которым можно вполне отнести слова поэта:

Что у ног, никто не смотрит, а следит за молнией37.

Так вот, Демокрит считает, что наружный вид и цвет внутренностей [животных] дают верные сведения по крайней мере о качестве пастбища и той растительности, которую производит земля, о ее изобилии или скудности, и даже о том, насколько здоров или нездоров климат. О блаженный смертный! Я хорошо знаю, что он всегда любил позабавиться. Но чрезмерная страсть к шуткам помешала ему увидеть, что это будет правдоподобным, только если внутренности всех животных, принесенных одновременно в жертву, разом изменились бы, приняв один и тот же вид и цвет. А если в один и тот же час печень одного животного окажется светлой и полной, а другого - бугристой и тощей, то какой вывод можно будет сделать на основании внешнего вида и цвета этих внутренностей?

(31) Так же обстоит дело и с тем, что ты рассказал о Ферекиде, который, увидев, что из колодца ушла вода, предсказал землетрясение38. Я считаю, что это просто бесстыдство, когда люди осмеливаются утверждать, будто знают причину происшедшего землетрясения, а тем более, что можно по цвету воды в источнике предвидеть, что оно произойдет.

Многое в этом роде рассказывают в школах, но верить-то всему необязательно. (32) И пусть даже то, что говорит Демокрит, - правда. Так ведь разве об этом мы хотим узнать по внутренностям жертвенных животных? Когда это мы слышали, чтобы гаруспик после рассмотрения внутренностей объявил нечто вроде того, о чем говорит Демокрит?

Они нам вещают совсем о другом: чтобы мы опасались воды или огня, предсказывают то неожиданное наследство, то большой убыток, по выемке печени судят о наших семейных делах и сколько нам предстоит прожить. Со всех сторон внимательнейшим образом разглядывают головку печени39, а если ее совсем не обнаружат, то прискорбнее этого, считают они, ничего быть не может.

XIV. (33) Как я выше доказал40, ничего достоверного во всем этом они наблюдать не могли. И не идет это со времен незапамятных, а придумано людьми, занимающимися этим искусством, если только действительно есть какое-либо искусство познания вещей неведомых. Но что общего имеет оно с природой вещей? Пусть в ней царят всеобщая гармония и взаимосвязь, что, как я знаю, любят твердить физики (physici), особенно те, которые заявляют, что все, что есть, есть единое41. Но какая связь может иметь место между миром и находкой клада? Если внутренности животного показывают прирост моего имущества и это сделала природа, то выходит, во-первых, что эти внутренности связаны с миром, а затем, что и мой доход связан с природой вещей. Но не стыдно ли физикам так говорить? Пусть даже есть в природе вещей некое взаимодействие, я допускаю это, и стоики в подтверждение этого приводят множество примеров. Говорят, что у мышей зимой, когда самые короткие дни, увеличиваются печенки, что мята болотная (puleium avidum) начинает расцветать как раз в день зимнего солнцестояния, причем маленькие раздутые пузырьки, содержащие ее семена, лопаются, и семена разлетаются в разные стороны42; что даже на лире, если тронуть одни струны, то отзовутся другие; что устрицы и вообще все моллюски увеличиваются и уменьшаются в размерах вместе с луной; что деревья в зимнее время лучше подрезать, когда луна в ущербе: они как бы заодно с луной усыхают43. (34) Нечего и говорить о морских приливах и отливах, которыми управляет луна. Можно привести тысячи примеров подобного рода, обнаруживающих наличие естественного взаимодействия (cognatio naturalis) между вещами, весьма далекими одна от другой. Согласен с этим. Против этого нет возражений. Но следует ли из этого также, что то или иное состояние выемки в печени предвещает прибыль? Из какой взаимосвязи в природе, и как бы гармонии и согласия, - того, что греки называют συμπάθεια44, можно заключить, что либо выемка в печени имеет отношение к моему небольшому состоянию, либо мой маленький доход - к небу, земле, ко всей природе вещей?

XV. Если хочешь, могу и в этом пойти на уступки, хоть это и невыгодно для моей защиты, если я допущу возможность чего-то общего между природой и внутренностями жертвенного животного. (35) Допустим, что это общее есть, но как это все же получается, что человеку, добивающемуся узнать что-то о будущем, попадается как раз подходящее для его нужд животное? Я думал, что на этот вопрос никак нельзя найти ответа. А ведь нашли! И ответ поразительный! Мне стыдно не за тебя, твоей памятью я даже восхищаюсь, а за Хрисиппа, Антипатра, Посидония, которые по этому вопросу говорят то самое, что ты сказал, а именно, что выбором должной жертвы руководит некая разлитая по всему миру мыслящая божественная сила45. Еще более того! Они говорят (и ты это тоже заимствовал у них), что когда кто-нибудь хочет принести жертву, то в ней происходят изменения во внутренностях, кое-что исчезает, кое-что добавляется, ибо все происходит по воле богов. (36) Ну уж в это, право же, никакая старуха не поверит. Или ты считаешь, что один и тот же бычок, если один человек выберет его в жертву, окажется без головки в печени, а если выберет другой, то с головкой? И что это увеличение или уменьшение печени может произойти внезапно, чтобы внутренности пришли в соответствие с судьбой жертвователя? Но разве вы не заметили, что выбором жертвы руководит только случай? Не свидетельствует ли об этом вся наша практика? Ведь бывало, что после того как у печени жертвенного животного не обнаружили головки (а это сулит величайшие бедствия), приносилось в жертву другое животное, и у этого - внутренности часто оказывались самые распрекрасные. Так что, куда же подевались угрозы предыдущих внутренностей? Или чем объяснить столь внезапный переход богов от гнева к милости?

XVI. Но ты приводишь в доказательство случай, когда у жирного быка, принесенного в жертву Цезарем, совсем не оказалось сердца. А так как не может быть, чтобы животное жило без сердца, то следует думать, что сердце исчезло в момент жертвоприношения. (37) Странно, как это у тебя получается: с одной стороны, ты понимаешь, что бык не мог жить без сердца, а с другой стороны, не видишь, что не могло его сердце внезапно улететь неведомо куда.

Что касается меня, то я могу или не знать, какое значение имеет сердце для жизни, или предположить, что от какой-то болезни сердце быка сжалось, уменьшилось, ссохлось до такой степени, что не стало похожим на сердце. Но ты, как ты это представляешь себе, как можешь объяснить, что это сердце, только что бывшее в жирном быке, внезапно, в самый момент жертвоприношения, исчезло? Или бык оттого, что увидел бессердечного (excordis) Цезаря46, надевшего на себя пурпурную одежду, сам лишился сердца? Поверь мне, что вы, защищая крепость в городе философии, предаете самый город. Ибо, желая доказать действительность гаруспиций, вы переворачиваете с ног на голову всю физиологию. Вот у животного есть головка у печени, есть сердце во внутренностях. Но вот ты посыпаешь на жертвенник немного муки и возливаешь немного вина, и сразу нет головки у печени или нет сердца? То ли их вырывает бог, то ли какая-то сила уничтожает или выедает. Выходит, что не все, что гибнет, уничтожается от природы (natura), бывает, что нечто или возникает из ничего, или вдруг обращается в ничто47. Когда, какой физик сказал бы такое? Гаруспики говорят. Ты считаешь, стало быть, что им надо верить больше, чем физикам?

XVII. (38) А когда приносят жертвы многим богам, отчего так бывает, что одни дают благоприятные предзнаменования, другие - неблагоприятные? А как понять непостоянство богов, когда они первыми внутренностями грозят бедой, а вторыми предвещают благоприятное? Или великое разногласие между богами, часто даже кровными родственниками, когда внутренности жертвы Аполлону благоприятны, Дианы - неблагоприятны? Совершенно очевидно, что раз случаен выбор жертвенного животного, то случайным является и состояние внутренностей.

Но, скажешь, есть нечто зависящее от богов (divinum) в том, кому какое жертвенное животное досталось, как и при жребии, какой кому выпадет. Немного погодя скажу и о жребии. Однако, как мне кажется, уподобляя выбор жертвы жребию, ты этим не столько поднимаешь авторитет жертвы, сколько снижаешь - жребия.

(39) Когда мы посылаем на Эквимелий48 за ягненком для жертвоприношения, то разве мне приносят такого, у которого внутренности и соответствуют моим нуждам? И разве посланного раба подводит к этому ягненку не случай, а бог? А если ты скажешь, что при этом, так же как при жребии, случай соединен с волей богов, то мне остается только пожалеть наших стоиков49 - они дали эпикурейцам прекрасную возможность поиздеваться над собой, - ты ведь знаешь, как они это умеют. (40) Им это легче всего сделать. Ведь Эпикур представил, ради насмешки, самих богов прозрачными и насквозь продуваемыми50. Боясь, как бы они не разрушились51, он поместил их между двумя мирами, как между двумя рощами52. Он считает, что у богов такие же члены тела, как у нас, но боги ими совершенно не пользуются53. Таким образом, обходным путем устраняя богов54, он по праву не колеблется устранить и дивинацию. Но если он в этом последователен, то не таковы стоики. У него ведь бог не занимается ни своими делами, ни чужими55 и, следовательно, не может уделять людям дивинации. А ваш бог может не уделять и при этом управлять миром и заботиться о людях!56 (41) Зачем же вы попадаете в такие ловушки, из которых никогда не выпутаетесь?

Когда стоики торопятся, они обычно заключают следующими словами: если боги существуют, то существует и дивинация. Но боги существуют, поэтому существует дивинация. Гораздо больше походит на правду: "а ведь нет же дивинации, значит, нет и богов". Видишь, к чему они приходят, необдуманно ставя существование богов в зависимость от дивинации. Между тем, судя по всему, дивинация не существует, а существование богов сохранить должно.

XVIII. (42) Но коль скоро отвергается дивинация по внутренностям, то отбрасывается и все учение гаруспиков. Перейдем теперь к знамениям (ostenta) и молниям. По-вашему, предвещание по молниям основывается на многолетних наблюдениях. А знамения толкуются по большей части путем рассуждения и догадки. Но в чем состоит наблюдение над молниями? Этруски разделили небо на 16 частей57. Ведь это было нетрудно - удвоить те четыре части, которые мы имеем, а затем еще раз удвоить. И все это для того, чтобы сказать, из какой части неба вышла молния. Но во-первых, какое, собственно, это имеет значение? И затем - что предзнаменует? Вполне понятно, что вначале люди, изумленные и напуганные грохотом и ударами молний, поверили, что все это делает Юпитер. Так и в наших записях58 имеем:

"Когда Юпитер гремит и мечет молнии, нельзя проводить народное собрание". (43) Но это, пожалуй, было установлено из государственных соображений, так как хотели иметь поводы не проводить народное собрание. Таким образом, молния - это неблагоприятная примета только к проведению народного собрания, потому что во всех других случаях, если она сверкнула слева, то в этом мы усматриваем как раз наилучший ауспиций. Но об ауспициях позже; сейчас речь идет о молниях.

XIX. Физикам менее всего следует приписывать достоверность сомнительному. Я, конечно, не считаю, что ты из тех, кто верит, будто молнию Юпитеру куют циклопы в горе Этне. (44) Можно было бы удивляться, как это он ее столько раз метал, имея всего одну. И ведь он своими молниями так и не побудил людей ни поступать, как должно, ни не делать того, чего не следует.

Стоики того мнения, что вырывающиеся из недр Земли холодные испарения становятся ветрами59. А когда ветры сталкиваются с облаком, то начинают делить и разрывать на части какую-нибудь тонкую его часть, причем делают это с большой частотой и энергией. Тогда-то и образуются и молнии и громы. Если от столкновений облаков вырвется огонь, то это и есть молния.

Но если мы видим, что это производится силой природы без всякого постоянства, в неопределенное время, то стоит ли усматривать в молниях знамения, предвещающие будущее? Если это Юпитер молниями подает знамения, то, подумать только, какое множество молний он бросает попусту!60 (45) Какой прок, когда молния попадает в середину моря? Или в вершину горы, что особенно часто бывает? Или в пустынные места, или в места, где живут люди, вовсе не наблюдающие за молниями?

Но, скажешь, нашли же голову в Тибре! Как будто я отрицаю, что в этих делах имеется некое искусство. Я отрицаю дивинацию! Деление неба на части, о котором я раньше говорил, и наблюдения над определенными явлениями, указывают, откуда вышла молния и куда ушла. Но из этого никак не узнать, что она предзнаменует.

XX. Но тут ты меня обезоруживаешь моими же стихами61:

Ты еще вспомнил о статуе Натты, об изображениях богов, об изваяниях Ромула и Рема вместе с их звериной кормилицей, о том, как они были перевернуты ударами молний и как в этих случаях гаруспики дали очень правильные ответы.

(46) Тебе показалось удивительным то, что о заговоре было сообщено сенату в тот самый момент, когда на Капитолии была установлена статуя Юпитера, статуя, которую должны были установить там еще двумя годами ранее. Ты еще так сказал: "Как это ты решился теперь выступить против дивинации вопреки тому, что ты ранее сам же сделал и написал?" Ты мой брат, я это помню. Но - что тебя в данном случае беспокоит? Сам факт - какой он есть, или я, желающий выяснить истину?

Итак, я ничего не говорю против62 гаруспиков, я только добиваюсь от тебя, что лежит в основе всего их искусства? Но ты забрался в чудесное укрытие. Понимая, что я буду докучать тебе, добиваясь объяснения причин любой дивинации, ты многословно повторял, что, коль скоро ты видишь результат, тебе не нужно доискиваться основания и причины: важно, мол, что событие произошло, неважно, почему оно произошло. Как будто я вполне согласился с тобой относительно фактов или тоже считаю, что философу не следует доискиваться причин, почему что-то произошло.

(47) А ты еще тогда упомянул и о наших "Прогностиках", и о некоторых видах растений, о скаммонии и корне амфилохии, которых действие и результат ты знаешь, а почему они производят такое действие, причину - не знаешь.

XXI. Все это не к месту. И стоик Боэт, о котором ты упомянул, и даже наш Посидоний исследовали причины прогностик. Пусть даже причины этих явлений не установлены, сами-то эти явления можно было и наблюдать и изучать. Но в случае со статуей Натты или с медными таблицами законов, в которые попала молния, какие древние наблюдения могут нам помочь? [Даны были толкования:] "Пинарии Натты - нобили63, следовательно, опасность от знати". Это так хитро задумал Юпитер [выдать предзнаменование]? Ромул, сосущий волчицу, перевернут ударом молнии; это - знак, что опасность грозит основанному Ромулом городу. Как мудро, подавая знаки, осведомляет нас Юпитер, не правда ли? Статуя Юпитера стала на место одновременно с сообщением о заговоре64. Ты предпочитаешь думать, что это произошло скорее по воле богов, чем по случаю? И, что подрядчик, нанятый Торкватом и Коттой для подготовки колонны, задержался с окончанием работы не по нерадению или по недостатку средств, а по воле богов, которые придержали его до назначенного часа? (48) Я не считаю совсем невероятным, что это правда. Я не знаю и хочу, чтобы ты мне объяснил.

Так как мне представлялось, что кое-что из того, что было предсказано прорицателями, сбывалось случайно, то ты многое наговорил и о случайности: что при четырехкратном бросании игральных костей случайно может выпасть самый удачный "венерин бросок", но четыреста "венериных бросков" подряд случайно не могут выпасть. Прежде всего я не знаю, почему не могут. Но я и не спорю: у тебя ведь много подобных примеров: и о брызгании красками, и о свином рыле, и много другого. Ты еще рассказал о Карнеаде и его выдумке про голову паниска. Как будто это не могло быть делом случая. И как будто в каждом куске мрамора не заключаются обязательно головы, достойные резца хоть самого Праксителя. Ведь все они делаются путем скалывания. Не иначе поступал и Пракситель. Но когда уже много сколото, и обнаружились черты лица, только тогда ты понимаешь, что то, что изваялось, действительно находилось внутри. (49) В хиосских каменоломнях, пожалуй, можно обнаружить нечто похожее на это, образовавшееся само собой. Но, не без участия воображения. Замечал же ты иногда в облаках фигуры львов или гиппокентавров? Случай может иногда (хоть ты это отрицаешь) скопировать действительность.

XXII. Обсудив достаточно вопрос о внутренностях и молниях, перейдем теперь к чудесам, чтобы уж полностью исследовать искусство гаруспиции. Вот ты рассказал о случае с самкой мула, которая родила жеребенка: событие удивительное, потому что такое бывает не часто. Но если бы оно было совсем невозможно, то оно и не произошло бы. То же самое можно сказать и о других чудесах: то, что не может произойти, никогда не может быть, а если могло произойти, то не должно нас удивлять. Ибо удивляемся мы, когда не знаем причин какого-нибудь нового явления. Но то же незнание причин явлений обычных нас не удивляет. Кто удивляется тому, что самка мула родила, тот ведь не знает, каким образом рожает и кобыла, и вообще, что собой представляет природа рождения живых существ. Но то, что он часто видит, то его не удивляет, даже если он не знает, почему это происходит. А вот если произошло такое, чего раньше не видел, это он считает чудом. Но что, собственно, считается чудом, то ли, что самка мула зачала, или то, что родила? (50) Зачатие, может быть, противоестественно (contra naturam), но рождение - почти неизбежное следствие.

XXIII. Но, чтобы не тратить много слов, рассмотрим происхождение гаруспиция. Так нам будет легче всего дать оценку его авторитетности.

Рассказывают, что однажды шла пахота на земле Тарквиниев и когда лемех взял поглубже, из почвы внезапно выскочил некий Тагет, что чрезвычайно удивило пахавшего. Этот Тагет, как написано в этрусских книгах, был по наружности мальчик, но по мудрости - старец. При виде его изумленный пахарь поднял громкий крик, сбежался народ, и вскоре на это место собралась вся Этрурия. И Тагет долго говорил перед многочисленными слушателями, а те все его слова запомнили и записали. А вся его речь была о том, что составило науку гаруспиций. Позже она еще разрослась, по мере того, как к этим начальным сведениям добавились новые65.

Вот, что мы узнали от самих [гаруспиков], вот, что сохраняется в книгах, каков источник их учения. (51) Есть ли необходимость привлечь для опровержения Карнеада и Эпикура? Найдется ли такой глупец, который поверит, что из земли был выпахан то ли бог, то ли человек? Если это был бог, то для чего он вопреки своей природе скрывался в земле, пока его плуг не выворотил на свет? Разве этот бог не мог передать свою науку людям с более высокого места? А если этот Тагет был человек, то как он мог жить, придавленный землей? И, далее, откуда мог он сам научиться тому, чему он учил других?

Но так долго оспаривая тех, кто в эти глупости верит, как бы я сам не оказался еще глупее, чем они.

XXIV. Хорошо известны давние слова Катона66, который говорил, что удивляется, как может удерживаться от смеха один гаруспик, когда смотрит на другого. (52) Много ли известно случаев, когда предсказанное гаруспиками событие состоялось? А если и состоялось когда-нибудь (что можно допустить), то почему нельзя считать это случайным совпадением?

Когда Ганнибал изгнанником жил при вифинском царе Прусии, он однажды дал царю совет вступить в сражение. Но царь не осмелился на это, так как внутренности [принесенного в жертву животного] оказались неблагоприятными. И Ганнибал сказал: "Неужели ты куску бычьего мяса предпочитаешь верить больше, чем старому полководцу?"67

А сам Цезарь, которого главный гаруспик убеждал не переправляться в Африку до наступления зимы, разве не переправился? И если бы он этого не сделал, то войска его противников успели бы собраться в одно место68.

Но к чему вспоминать ответы гаруспиков (я мог бы их вспомнить бесчисленное множество), которые или ни к чему не привели, или привели к противоположному исходу. (53) Во время этой гражданской войны69, например, боги бессмертные, как много раз они подводили! А какие ответы присылали нам гаруспики из Рима в Грецию?70 Что только не пророчили Помпею, а он ведь очень доверял и внутренностям и знамениям. Не хочется об этом и вспоминать, да и нет необходимости, особенно тебе, который был там с нами.

Как видишь, почти все произошло совсем не так, как было предсказано, а напротив.

Но довольно об этом. Перейдем теперь к знамениям (ostenta).

XXV. (54) Ты тут цитировал многое из написанного мною самим, когда я был консулом. Ты привел много примеров, относящихся к более ранним временам, до войны с марсами, - примеров, которые были собраны Сизенною; наконец, ты рассказал многое из воспоминаний Каллисфена о событиях, предшествовавших поражению лакедемонян при Левктрах. Позже я скажу о каждом случае по отдельности, а пока следует сделать несколько общих замечаний. Как надо понимать эти сообщаемые богом предзнаменования и как бы возвещения о предстоящем. бедствии? Чего хотят бессмертные боги, во-первых, посылая нам предзнаменования, которые мы без толкователей и понять не можем, и предвещая то, чего мы все равно не можем избежать? Так даже порядочные люди (homines probi) не поступают, не пророчат своим друзьям надвигающееся на них несчастье, которого те никоим образом не смогут избежать. Так и врачи, хотя часто знают, что болезнь смертельна, но больному никогда не говорят об этом. Потому что всякое предсказывание зла только тогда - доброе дело, когда оно сопровождается советом, как это зло отвести. (55) А чем помогли знамения или их толкователи в древности македонянам или недавно нашим? Если считать, что знамения посылаются богами, то почему они были такими темными? Если боги действительно хотели открыть нам будущее, надо было возвестить его вполне ясным образом; если хотели скрыть, то не надо было об этом сообщать даже в туманной форме.

XXVI. Догадка (coniectura), на которой основывается дивинация, часто представляется умам людей во многих, различных и даже противоположных смыслах. Как в судебных процессах один и тот же факт по-одному толкует обвинитель, по-другому - защитник, и оба толкования представляются правдоподобными, так и в дивинации, основанное на догадках имеет двусмысленный характер. А что касается того, что может произойти естественным образом и случайно (а иногда ввести в заблуждение может сходство), то великая глупость71 считать, что это совершили боги, вместо того чтобы доискиваться истинных причин происшедшего. (56) Ты веришь, что беотийские провидцы из Лебадии по кукареканию петухов узнали, что победа будет на стороне фиванцев, потому что петухи-де, побежденные, молчат, а поют, когда они победители. Это значит, Юпитер через кур делал знамение великому городу? А разве петухи поют, только когда побеждают? Но тогда они ведь пели не после победы. Вот это-то, ты говоришь, и знамение! Да уж, действительно, великое знамение! Как будто рыбы закукарекали, а не петухи. Да в какое только время эти птицы не поют, что ночью, что днем. Если победителей побуждает к пению радость и как бы ликование [от победы], то у них могут быть и другие радости, от которых им хочется петь. (57) Демокрит отлично объяснил причину, почему петухи поют перед рассветом. Когда пища отваливается у них от груди и размягченная распределяется по всему телу, то, удовлетворенные покоем, они кукарекают. А в ночной тишине, они, как говорит Энний:

Стало быть, если эта птица настолько склонна сама по себе петь, то как могло Каллисфену прийти в голову, что боги подали лебадийским петухам знак к пению, между тем как это могло произойти или по естественной причине, или по случаю.

XXVII. (58) Сенату сообщили, сказал ты, что прошел кровавый дождь, что даже река Атрант потекла кровью, что статуи богов покрылись потом. Неужели ты считаешь, что Фалес или Анаксагор или какой-нибудь другой физик, поверили бы этому? И кровь и пот истекают только из тела. Но и вода, пройдя через слои земли, окрашенные в красный цвет, может сама принять такую окраску и стать очень похожей на кровь. А влага, прилипшая извне, как это можно видеть на стенах домов в сырой день, разве не похожа на пот? Но в военное время люди больше и чаще пугаются того, чему в мирное они и не придали бы такого значения. К тому же в страхе и опасности люди становятся и более легковерными и менее страшащимися наказания за выдумки. (59) Ведь мы сами настолько легковерны и безрассудны, что если мыши что-нибудь изгрызут, то считаем это предзнаменованием. А ведь у них это единственное занятие. Вот и перед марсийской войной73, когда мыши изгрызли щит Ланувия, о чем ты рассказал, то гаруспики объявили, что это великое предзнаменование. Как будто имеет какое-то значение, что день и ночь грызущие мыши изгрызли щиты или решета. Если нам следовать этому, то я должен был недавно сильно испугаться за судьбу республики, потому что мыши изгрызли у меня трактат Платона "О государстве", а если бы они изгрызли книгу Эпикура "О наслаждении", то мне следовало предположить, что вздорожает мясо на рынке.

XXVIII. (60) Должны ли мы пугаться, если нам скажут, что родилось нечто чудовищное (portentuosa) от домашней скотины или от человека? Всему этому, если не быть многословным, есть одно объяснение. Все, что рождается, каково бы оно ни было, необходимо имеет причину в природе, так что если даже появляется нечто необыкновенное, оно все же не могло произойти помимо природы. Так что, если можешь, найди причину нового и удивительного явления. Если не найдешь никакой, все же считай доказанным, что ничего не могло произойти без причины. С помощью природы прогони тот страх, в который тебя вводит новизна явления. Тогда ни землетрясения, ни зарницы, ни каменные или кровавые дожди, ни падающие звезды, ни огни в небе тебя не испугают74. (61) Если бы я спросил у Хрисиппа о причинах всех этих явлений, никогда бы он, сам большой защитник дивинации, не сказал, что они происходят случайно; нет, он бы дал всем им естественное объяснение. Ибо ничто не может произойти без причины, и ничто не случается такого, что не может случиться. А если произошло то, что смогло произойти, то в этом не следует видеть чуда. Значит, нет никаких чудес. Ибо если следует считать чудом то, что случается редко, то и мудрый человек - чудо, потому что, по-моему, чаще можно встретить жеребенка, рожденного от самки мула, чем мудреца. (62) В заключение скажу: то, что не может произойти, никогда не происходит; то, что может - не чудо. Следовательно, чуда вовсе не бывает. По этому поводу некий прорицатель и толкователь чудес, когда к нему обратился за советом человек, сообщивший как о чуде, что он в своем доме обнаружил змею, обвившуюся вокруг палки, не без остроумия ответил: "Чудом было бы, если бы палка обвилась вокруг змеи". Он своим ответом вполне ясно дал понять, что не следует считать чудом ничего такого, что может произойти.

XXIX. Гай Гракх написал М. Помпонию, что его отец, поймав в своем доме двух змей, пригласил по этому поводу гаруспиков75. Но почему именно по поводу змей, а не ящериц, не мышей? Не потому ли, что последние постоянно попадаются в доме, а змеи - нет? Как будто, если что-то может произойти, то имеет еще значение, насколько часто это происходит. (63) Но если Тиберий Гракх, отпустив змею-самку, обрекал на смерть себя, а отпустив самца - Корнелию, то я удивляюсь, почему он не отпустил обоих? Гай Гракх ничего не пишет о том, что ответили бы гаруспики на вопрос: "А если не отпустит ни одной змеи, что будет?" Но, скажешь, последовала смерть Тиберия Гракха. Я уверен, причиной этого была какая-то тяжелая болезнь, а не то, что отпустили змею. Конечно уж, не настолько невезучи гаруспики, что их предсказания никогда случайно не сбываются. XXX. Но поистине было бы удивительно, если бы я поверил в то, что ты, следуя Гомеру, рассказал о Калханте, будто он по числу воробьев предсказал, сколько лет будет длиться Троянская война. По Гомеру же, Агамемнон по поводу прорицания Калханта сказал следующее76 - я эти строки перевел в минуту отдыха:

(65) Почему же эти воробьи, по которым было дано прорицание, были истолкованы как годы? Почему не как месяцы, не как дни? Почему предсказатель обратил внимание на воробьишек, в которых не было ничего чудовищного, а дракона обошел молчанием? Дракона, который, как сказано, превратился в камень, что никак не могло быть? Наконец, чем воробей похож на год? Так же обстоит дело и с той змеей, которая показалась Сулле в то время, как он приносил жертву78. Я помню обоих: и Суллу, который, готовясь выступить, на войну, приносил жертву, и змею, появившуюся из-под жертвенника. Но славную победу, которую Сулла одержал в тот же день, приписываю не совету гаруспиков, а полководцу.

XXXI. (66) Так что нет ничего удивительного в такого рода чудесах, для объяснения которых после того, как они произошли, применяют произвольные толкования. Например, случай с теми зернами пшеницы, которые попали в рот мальчику Мидасу, или с пчелами, которые, как ты рассказал, уселись на губы мальчика Платона. Не столь удивительны эти факты, сколь остроумно их истолкование. Или, может быть, сами эти факты выдуманы, или предсказание могло сбыться случайно.

Вот и о самом Росции, может быть, выдумано, что его обвила змея. Но что змея оказалась в колыбельке, не столь удивительно, особенно в Солонии, где змеи обычно сползаются поближе к очагу. Что касается ответа гаруспиков, что никто не превзойдет славой и никто не будет более знаменитым, чем Росций, то я удивляюсь тому, что бессмертные боги предвозвестили будущую славу комедианта, но ничего не возвестили о Сципионе Африканском!

(67) Ты еще собрал чудесные знамения, связанные с Фламинием: что он вместе с конем внезапно упал - в этом нет ничего чудесного; что знаменосец не мог вытащить древка знамени из земли; наверное, он вытаскивал слишком несмело то, что воткнул добросовестно. А что чудесного в том, что конь Дионисия живым выбрался из воды и что на его гриву сели пчелы? Но так как вскоре после этого Дионисий пришел к власти, что было, конечно, случайным совпадением, то всему этому было придано значение знамений. В лакедемонском храме Геркулеса забряцало оружие. В Фивах, в храме того же бога запертые ворота внезапно сами собой открылись, а щиты, которые были закреплены наверху, были найдены лежащими на земле. Ничто из этого не могло бы произойти без воздействия извне, но почему мы должны приписать богам то, что могло произойти по случаю?

XXXII. (68) Но, скажешь, на голове статуи Лисандра в Дельфах оказался венец из диких трав и притом внезапно. А так ли? Не считаешь ли ты, что этот венец из трав появился там раньше, чем семена, из которых травы выросли? А эти семена, я уверен, туда занесли птицы, а не человек засеял. Так и появилось на голове статуи нечто такое, в чем могли увидеть подобие венца. А что, как ты рассказал, в это же самое время золотые звезды Кастора и Поллукса, пожертвованные в Дельфы, упали и их нигде не смогли найти, то мне кажется, что это скорей было делом воров, а не богов.

Удивляет меня также, что греческие историки уделили столько внимания в своих сочинениях проказам додонской обезьяны. Да что же чудесного в том, что это отвратительнейшее животное перевернуло урну и рассыпало таблички для жеребьевки? А историки уверяют, что это чудо имело самые печальные последствия для лакедемонян. (69) Так же обстоит дело с вейентским пророчеством, что если Альбанское озеро переполнится и вода его потечет в море, то должен погибнуть Рим, если удержится в своих берегах - погибнут Вейи. Альбанская вода была отведена, но не для спасения Рима, а для использования на пригородных полях.

Но, сказал ты, немного спустя был слышен голос, убеждавший принять меры к тому, чтобы Рим не был захвачен галлами, по поводу чего позже на Новой улице и был поставлен жертвенник, посвященный Говорящему Вещателю. Не странно ли, что когда этого Говорящего Вещателя никто не знал, он говорил, и притом громким голосом, и от этого и имя получил, а после того, как получил и жилище, и жертвенник, и имя - онемел? То же можно сказать и о Юноне Советчице. За исключением того случая с поросной свиньей, что она нам когда-нибудь посоветовала?

XXXIII. (70) Достаточно о знамениях. Остались еще ауспиции и жребии (sortes). Я имею в виду те, которые тянут наудачу, а не изрекаемые при прорицании79. Последние, я считаю, правильнее называть оракулами, - о них я буду говорить, когда перейду к естественной дивинации. Остается также еще сказать о халдеях. Но сперва рассмотрим вопрос об ауспициях. Скажешь, трудно авгуру выступать против ауспиций?

Марсийскому - может быть, но римскому80 - нет ничего легче. Потому что мы не из тех авгуров81, которые предсказывают будущее по птицам и прочим знамениям. И, однако, я уверен, что Ромул, закладывая свой город на основании ауспиций, был того мнения, что для предвидения будущего есть такая наука авгурий. Древность ошибалась во многих вещах, на которые теперь мы смотрим совсем по-другому, поскольку и опыта накопили, и знаний у нас прибавилось, и время прошло. При всем том, учитывая воззрения простого народа, и в коренных интересах государства82 необходимо поддерживать и нравы, и религию, и учения, и права авгуров, и авторитет их коллегии. (71) И я не считаю слишком суровой кару, постигшую консулов П. Клавдия и Л. Юния за то, что они вопреки ауспициям пустились в плавание, ибо им следовало бы подчиниться религии, и они не должны были бы так упрямо отвергать отечественный обычай. Так что по справедливости один из них был осужден решением народа, а другой - сам лишил себя жизни. Но если, по-твоему, Фламиний потому погиб со всем своим войском, что не подчинился ауспициям, то ведь годом позже Павел подчинился, и разве он тем не менее не погиб также со своим войском в битве при Каннах?

Впрочем, допустим, что есть ауспиции (которых в действительности нет). Но определенно те, которые мы используем, как, например, наблюдая за курами, или за небом, все это только видимость ауспиций, но никоим образом не ауспиции.

XXXIV. "Квинт Фабий83, я хочу, чтобы ты принял со мной участие в ауспиции!" - "Я внял тебе", - отвечает тот. Раньше при наших предках первые слова были обращены только к опытному, теперь к первому попавшемуся. Должен быть обязательно опытным тот, кто понимает, что значит "тишина" ("silentium"). Ибо тишиной при ауспициях мы называем отсутствие всяких неблагоприятных примет. (72) В этом разбирается только превосходный авгур. А бывает, что, когда совершающий ауспиции обращается к тому, кого привлекает к участию в них, со словами: "Скажи, если ты увидишь, что наступила тишина?", тот, не поглядев ни вверх, ни по сторонам, сразу отвечает: "Вижу, наступила тишина". После этого первый спрашивает: "Скажи, едят ли?" - "Едят". - "Какие птицы?" или "Где?" - "Принес, - говорит, - в клетке цыплят (pulli) тот, кто по этой причине называется "цыплятником" (pullarius)". И эти-то птицы служат провозвестниками воли Юпитера! Едят они или нет, какое это имеет значение? Никакого для ауспиций. Но необходимо, чтобы, когда они едят, у них кое-что выпало изо рта и ударилось о землю (terram pavire), (оттого это и было названо сперва "terripavium", затем "terripudium", а теперь уже говорят "tripudium"). И когда изо рта курицы выпадет кусочек пищи, тогда тому, кто прибегнул к ауспициям, возвещают благоприятное предзнаменование (tripudium solistimum)84.

XXXV. (73) Так может ли в этом ауспиции быть что-то божественное, если он такой вынужденный и вымученный? Древние авгуры им не пользовались, чему свидетельством служит имеющееся у нас старое постановление коллегии о том, что tripudium может сделать всякая птица, а ауспиций считался законным, если только птица могла свободно себя показать, в этом случае в ней можно было видеть вестницу и спутницу Юпитера. А ныне, когда ее приносят заключенную в клетку и полумертвую от голода, если она накинется на рассыпанную кашу и при этом у нее изо рта выпадет кусочек, ты считаешь это ауспицием? Ты думаешь, и Ромул так совершал ауспиции? (74) Ведь раньше за небом наблюдали обычно те самые, которые совершали ауспиций. Теперь велят это "цыплятнику", он и возвещает: "Молния слева"85. Мы ведь считаем, что молния слева - это наилучшее предзнаменование для всех дел, кроме созыва комиций, а это исключение было сделано в интересах государства, чтобы руководители государства могли, толкуя ауспиции по своим соображениям, проводить или не проводить комиции, будь то для решения судебных дел или для утверждения законов, или для выбора магистратов.

Ты напомнил86, что консулы Сципион и Фигул после того, как Тиберий Гракх признал в письме правоту авгуров, решивших, что консулы были избраны неправильно (vitio), отказались от должности. Но кто же отрицает то, что у авгуров есть своя наука? Я отрицаю только дивинацию. Но, [скажешь], а ведь в этом случае авгуры действительно оказались провидцами. Когда Т. Гракх вызвал их в сенат по поводу внезапной смерти того, кто должен был доложить решение первой центурии, авгуры объявили, что собиравший голоса не был правомочен. (75) Заметь, однако, что, во-первых, это обвинение не коснулось того, кто собирал голоса, - ведь он уже был мертв. Так что это можно считать (просто) догадкой, без всякой дивинации. Затем могло произойти также случайное совпадение, что при таких обстоятельствах никак нельзя исключить. Ведь, что могли знать этрусские гаруспики о том, насколько правильно была установлена авгурская палатка? Или о законах, [касающихся] святости границ померия?

Что касается меня, то я согласен скорее с К. Марцеллом, чем с Ап. Клавдием (которые оба были моими коллегами), и считаю, что если права авгуров (ius augurum) первоначально были установлены вследствие веры в дивинацию, то впоследствии они были сохранены и удержаны в интересах государства.

XXXVI. (76) Но об этом подробнее в других местах87. Сейчас довольно об этом. Рассмотрим теперь авгурии других народов, в которых не столько искусства, сколько суеверия. У них используются почти все птицы, у нас - очень немногие. У них одно считается благоприятным, у нас - другое. Дейотар88 обычно расспрашивал меня о нашей авгурской науке, я его - об их. Боги бессмертные! Сколько различного! Кое в чем даже противоположного. Он постоянно прибегал к ауспициям, мы - только в тех случаях, когда народ возлагает на нас авгурские права и обязанности; и часто ли мы ими пользуемся? Наши предки считали желательным предпринимать любые военные действия не иначе, как после совершения ауспиций. А ведь много лет уже войны ведутся проконсулами и пропреторами, не имеющими права на ауспиции. (77) Так, что и через реки переправляются без ауспиций, и без трипудия обходятся. Ведь и ауспиции по наконечникам оружия - этот чисто военный ауспиций - даже М. Марцелл, пять раз бывший консулом89, он же великий полководец, он же превосходный авгур, полностью забросил. Где теперь гадают по птицам? Раз войны теперь ведут полководцы, не имеющие права на ауспиции, то этот вид ауспиций сохранился только в городских делах, а в военных исчез90. Тот же Марцелл говаривал, что он, приступая к военным действиям, обычно пускается в путь только в закрытой лектике91, чтобы его не могли остановить никакие ауспиции. Подобно этому ведь и мы, авгуры, для того чтобы избежать неблагоприятного ауспиция "ярмо" (iuges), рекомендуем отдать приказ, чтобы распрягли упряжных животных92. (78) Но препятствовать совершению ауспиций или отказываться видеть то, что совершилось, разве это не значит отвергать предостережения Юпитера? XXXVII. И уж совсем смехотворны твои уверения, будто Дейотар не сожалел о том, что доверился ауспициям, побудившим его последовать за Помпеем, потому что таким образом он, руководствуясь своей дружбой и преданностью римскому народу, выполнил свой долг, и эту славу он считал для себя предпочтительней, чем царская власть и все его владения. И я тоже так считаю. Но к ауспициям это не имеет никакого отношения. И не мог ему ворон накаркать, что он поступит правильно, если выступит в защиту Свободы римского народа. Сам он так чувствовал, так думал. (79) Птицы же только предвещают или счастливые события, или несчастливые. А в случае с Дейотаром я вижу лишь ауспиций доблести, которая повелевает нам жертвовать своим благополучием ради выполнения долга верности.

Если птицы предвещали Дейотару счастливые события, то они, несомненно, обманули его. Он бежал с поля боя вместе с Помпеем - тяжелое обстоятельство! Отступился от него - печально! Он принимал Цезаря одновременно как врага и как гостя93 - что может быть прискорбнее этого? А Цезарь после того, как отобрал у него Трогморскую тетрархию94 и отдал ее какому-то неизвестному мне пергамцу из своей свиты, отнял у Дейотара еще и Армению95, которая была тому дарована сенатом. И наконец, тот же Цезарь, в качестве гостя принятый Дейотаром великолепнейшим образом, оставил своего гостеприимца-царя обобранным до нитки. Но я слишком отклонился. Вернусь к сказанному. Если иметь в виду события, которые могли быть предсказаны птицами, то они никоим образом не были благоприятны для Дейотара. Если иметь в виду верность долгу, то не ауспиции побудили его к этому, а его доблесть.

XXXVIII. (80) Не говори мне и о посохе Ромула, который, по твоим словам, не мог сгореть во время сильнейшего пожара, не говори и об оселке Атта Навия. В философии не должно быть места сказочным вымыслам. Обязанность философа сначала выяснить саму природу всего авгурского искусства, затем установить его происхождение и, наконец, оценить его состоятельность. Какова же природа того, что делает беспорядочное порхание птиц туда и сюда нечто означающим, одно запрещающим делать, другое - повелевающим в соответствии с их пением или полетом? Почему одним птицам присуща способность давать определенные ауспиции при полете слева, другим - справа? Каким образом, когда, кем это было открыто? Скажем, этруски считают, что их науку открыл выпаханный мальчик. А мы - кого считаем? Атта Навия? Но еще многие годы до него Ромул и Рем оба были авгурами. Или будем считать открывателями этой науки писидийцев, или киликийцев, или фригийцев? Но можно ли допустить, чтобы открывателями божественного были те, кто лишен человечности (humanitas)?

XXXIX. (81) Но, [скажешь ты], все цари, все народы и племена пользуются ауспициями. Как будто есть что-нибудь столь широко распространенное, как невежество! Или будто тебе самому нравится следовать суждениям толпы? Часто ли встретишь человека, который бы отрицал, что наслаждение - это благо? Большинство даже считает это высшим благом. Но стоики под влиянием этого большинства разве отступились от своих убеждений, а с другой стороны, многие ли руководствуются в своих делах авторитетом стоиков? Так, что удивительного, если во всех ауспициях и всякой дивинации слабые души воспринимают суеверие и не могут усмотреть истинное? (82) Какая, в самом деле, есть между авгурами согласованность? Какое единодушие в приемах? Вот, по обычаям нашей авгурии, Энний пишет:

Благоприятно тогда прогремело слева при ясном небе…96

А гомеровский Аякс97, жалуясь Ахиллу на жестокость троянцев, по поводу чего-то говорит следующее:

Благоприятно Юпитер блеснул им молнией справа.

Выходит, что для нас лучше левая сторона, для греков и варваров - правая. Хотя я хорошо знаю, что мы называем благоприятное "левым", даже если оно справа. Но, бесспорно, наши назвали это левым, а чужестранцы - правым потому, что по большей части оно казалось им лучшим. (83) Вот ведь какое разногласие! Разве они не используют для ауспиций других птиц, другие знамения, не по-иному наблюдают, не по-иному отвечают? Не должны ли мы поэтому признать, что это получилось частью от заблуждения, частью по суеверию, многое от обмана?

XL. А к этим суевериям ты, нимало не сомневаясь, присоединяешь еще и заклинания (omina)98. Эмилия99 сказала Павлу: "Персей погиб!", что отец воспринял как предзнаменование; Цецилия передала свое место на скамье племяннице. Даже слова "Соблюдайте тишину" (Favete Linguis) и прерогативную трибу100 - как знамение для проведения комиций. Вот, что значит быть многословным и красноречивым против самого себя. Ведь как можно, придерживаясь таких мнений, сохранить душевное спокойствие и свободу, чтобы при ведении своих дел руководствоваться умом, а не суевериями? Разве не так? Если кто-нибудь, имея в виду свои дела, что-то произнесет, и его слова как-то подойдут к тому, что ты делаешь или задумал, неужели это тебя испугает или ободрит? (84) Когда М. Красс в Брундизии грузил свою армию [на корабли], некий торговец, продававший в порту фиги, привезенные из Кавна, кричал при этом "cauneas" ("кавнские")101. Ведь и в этом случае, если угодно, можно было бы сказать, что это было предупреждение Крассу: "Берегись, не ходи!" (cave, ne eas) - и что Красс бы не погиб, если бы подчинился заклятию. Но если мы усвоили такие взгляды, то должны будем придавать важное значение и тому, что споткнулись при ходьбе, и что сломалась телега, и каждому чиханию.

XLI. (85) Остается сказать о жребиях и халдеях, прежде чем перейти к пророчествам и снам. Ты действительно считаешь, что стоит говорить всерьез о жребиях? Но что же такое жребий? То же почти, что игра в пальцы102 или бросание игральных костей. В этих делах играет роль произвол и случай, а не разум и не расчет. И выдумали все это обманщики или из корысти, или по суеверию, или по заблуждению.

Однако и тут поступим так же, как с гаруспициями. Рассмотрим, что говорит предание о происхождении самых знаменитых жребиев. Пренестинские памятники сообщают, что Нумерий Суффустий, человек почтенный и знатный, часто видел до крайности напугавшие его сны, в которых ему было приказано пойти в определенное место и там разрезать камень. Устрашенный этими снами, он, не взирая на насмешки своих сограждан, проделал это. (86) И вот, когда камень был разрезан, из него выпали жребии, дубовые и помеченные вырезанными на них странными буквами. И теперь это место обнесено оградой и считается священным. А находится оно вблизи храма, в котором матери семейств благочестиво поклоняются Юпитеру-мальчику, изображенному грудным младенцем, сидящим вместе с Юноной на коленях Фортуны103 и тянущимся к ее груди.

Говорят также, что в то же время на том месте, где и сейчас расположен храм Фортуны, из ствола оливкового дерева истек мед. А гаруспики объявили, что упомянутые жребии станут самыми знаменитыми, и велели из ствола той оливы сделать ларец и в него положить жребии. Их и ныне тянут из него для тех, которые хотят запросить Фортуну. Но почему заслуживают доверия жребии, которые, с целью узнать волю судьбы, мальчик, перемешав своими руками, вытаскивает из ларца? Каким образом эти жребии оказались в том месте? Кто срубил тот дуб, из которого они были сделаны, кто обтесал их, кто надписал? Говорят: бог все может сделать. О, если бы он сделал стоиков поумнее, чтобы они не были такими суеверными из-за малодушия!

Впрочем, этот вид дивинации уже в повседневной жизни вышел из употребления. И только красота и древность храма в Пренесте еще и сейчас поддерживают почтительное отношение к хранящимся там жребиям. И то только у простого народа. (87) Какой же магистрат, какое более или менее значительное лицо прибегает сейчас к жребию? И в других местах жребии просто уничтожены. В связи с чем, как Клитомах пишет, Карнеад говаривал, что он не знает ни одной Фортуны, которая имела бы такую фортуну, как пренестинская.

XLII. Перейдем теперь к чудесам халдеев. Евдокс, слушатель Платона и, по мнению ученейших людей, первейший астролог, был того мнения (о чем можно прочитать в оставшихся после него сочинениях), что халдеям, которые любому человеку по дню его рождения предсказывают все, что с ним произойдет в жизни, и пишут его гороскоп, менее всего следует верить. (88) Панетий, единственный из стоиков, отвергавший предсказания астрологов, приводит имена Архелая и Кассандра - величайших астрологов его времени, которые, блистая во всех отраслях астрологии, никогда не пользовались ею для предсказания будущего. Скилак Галикарнасский, друг Панетия, также отличный астролог и он же глава своего государства, полностью отвергал этот халдейский способ предсказаний104.

(89) Однако оставим в покое свидетелей и используем доводы рассудка. Те, которые защищают халдеев и их гороскопы (natalitia), рассуждают так. Они говорят, что в том поясе созвездий, который греки называют Зодиаком, есть некая сила, такая, что отдельные части этого пояса по-разному влияют на состояние неба и производят в нем разные перемены в зависимости от того, какие звезды в какое время оказываются в их пределах и по соседству105. И эта сила по-разному меняется в зависимости от тех звезд, которые мы называем "блуждающими". Когда они выступают в ту самую часть сферы, в пределах которой произошло рождение того, кто родился, или в ту, которая с этой частью связана или согласуется, то они, астрологи, это называют треугольниками или квадратами. И так как с приближением или удалением звезд происходят столь большие изменения или перемены в состоянии погоды в разные времена года, и то же, как мы знаем, происходит под влиянием Солнца, то они равным образом считают не только правдоподобным, но и бесспорным, что это влияние распространяется не только на климат, но и на рождение детей, на их физические и духовные способности, на их душу и тело, на всю их жизнь, на все события и случаи в ней.

XLIII. (90) Какое же это невероятное безумие (потому что не всякую ошибку следует называть глупостью)! Но даже стоик Диоген106 пошел на уступки халдеям, допустив, что они кое-что могут предсказать, например какой будет характер у ребенка и к чему у него будет больше способностей. Остальное, о чем они пророчествуют, он считал никоим образом невозможно узнать. Ведь у близнецов наружность сходная, а жизнь и судьба по большей части неодинаковая. Прокл и Эврисфен, лакедемонские цари, были братьями-близнецами, а прожили неодинаковое число лет - жизнь Прокла была на два года короче, а славой своих подвигов он намного превзошел брата107.

(91) И я не могу понять, как это добрейший Диоген мог как бы некоторым образом покривить душой, пойдя халдеям на уступки. Ведь если, как считают халдеи, рождение детей находится в ведении Луны, и поэтому они наблюдают и записывают положение тех звезд, которые оказываются связанными с Луной в момент рождения ребенка, то они полагаются на самое обманчивое из чувств - зрение относительно того, что должны бы были видеть рассудком и духом108. Расчеты математиков учат, и халдеям следовало бы это знать, как низко ходит Луна, почти касаясь Земли, насколько далеко она отстоит от ближайшей звезды Меркурия109, и еще намного дальше от Венеры, и затем еще на другом расстоянии от Солнца, от которого, как считают, она заимствует свой свет. Другие же три расстояния: от Солнца до Марса, оттуда до Юпитера, от Юпитера до Сатурна и оттуда до самого неба, которое есть край и конец мира, - бесконечно велики. (92) Какое же воздействие с такого почти бесконечного расстояния может достигнуть до Луны или тем более до Земли?

XLIV. Так что же? Когда халдеи утверждают (им это необходимо утверждать), что все люди, родившиеся в одно и то же время на всей Земле, где бы они не обитали, одинаковы и что со всеми ими, рожденными при одном и том же состоянии неба и расположении звезд, неизбежно произойдет одно и то же, то не обнаруживают ли эти толкователи неба полное незнание природы неба? Ведь те круговые линии, которые как бы делят небо пополам и которые греки называют ὀρίζωντες (а мы очень правильно можем назвать finientes ("ограничивающие"), так как они ограничивают наш обзор), в разных местах сильнейшим образом различаются между собой. И так как они разные в разных местах, то и восход и заход звезд неизбежно происходит в разных местах в разное время. (93) А если влияние звезд так или иначе определяет состояние неба, то как могут рождающиеся испытать одно и то же влияние, если в разных местах небо разное? Так, например, в тех местах, где мы живем, Сириус восходит несколькими днями позже летнего солнцестояния, а у троглодитов110, как пишут, - до солнцестояния.

Так что, если даже допустить, что некая небесная сила воздействует на тех, кто рождается на Земле, то придется также признать, что рождающиеся в одно и то же время могут иметь различную природу (natura), вследствие различного состояния неба. Но этого как раз они не желают признавать, ибо настаивают на том, что все рождавшиеся в одно и то же время, где бы они ни родились, родились в одинаковых условиях.

XLV. (94) Но какое безумие не придавать никакого значения величайшим переменам и переходам в состояниях неба, тому, где какой ветер, дождь, погода. А ведь эти состояния даже в соседних местах часто настолько различны, что часто в Тускуле одна погода, а в Риме другая. Мореплаватели это особенно замечают, когда, обогнув мыс, часто обнаруживают, что ветры дуют совсем в другую сторону. Но если погода (coelum) бывает то ясная, то бурная, то не противоречит ли здравому смыслу говорить, что это не влияет на родящихся детей (а это действительно не влияет), и в то же время говорить, что влияет на рождение детей нечто неопределённое, такое, что никак невозможно ощутить и едва ли можно понять, нечто, исходящее от Луны и прочих светил и определяющее состояние неба? Вдобавок, не величайшую ли ошибку допускают те, которые не понимают значения семени, его основной роли в рождении, в воспроизводстве жизни? Кто же не видит, что дети воспроизводят родительские черты и в своей наружности, и в нравах, а в большинстве своем и в осанке и в манерах? Что не случалось бы, если бы здесь действовала не природа рождающих, а влияние Луны и руководство со стороны неба.

(95) А то, что родившиеся точно в одно и то же время имеют обычно разные характеры и судьбы и по-разному кончают жизнь, разве не является достаточным доказательством, что время рождения никак не влияет на дальнейшую жизнь родившегося? Можно ли утверждать, что ни один человек не был и зачат и рожден одновременно со Сципионом Африканским? А нашелся ли кто-нибудь равный ему по величию?

XLVI. (96) А разве можно сомневаться в том, что у многих людей, родившихся с отклонениями от природы, [эти недостатки] исправляются или природой, которая сама себя восстанавливает, или с помощью искусства и медицины. Например, тех, кто [рождается] с приросшим языком, так что они и говорить не могут, скальпель врача избавляет [от этого недостатка]. А многие устраняют природный порок путем продуманных упражнений. Так, Демосфен, который, как Деметрий Фалерский пишет, не мог произнести звук "р", посредством упражнений добился того, что стал произносить его отчетливейшим образом111. Но если бы эти врожденные недостатки зависели от звезд, то, конечно, изменить это было бы никак нельзя.

А местные особенности разве не обусловили врожденные различия между людьми? Я без труда мог бы указать бесчисленные различия как в физическом, так и в духовном отношении между индийцами и персами, эфиопами и сирийцами. (97) Отсюда понятно, что климатические условия влияют на рождение больше, чем воздействие Луны (Lunae tactus). А те, которые говорят, что вавилоняне затратили четыреста семьдесят тысяч лет на опыты и наблюдения над рождением детей, обманывают. Если бы они этим занимались раньше, то не прекратили бы и теперь. Однако ни один автор не говорит, что они этим занимаются сейчас, и не знает, что они это делали раньше.

XLVII. Как видишь, я сейчас повторяю слова не Карнеада, но то, что говорил князь стоиков - Панетий. А я еще и от себя задам вопрос: неужели все погибшие в битве при Каннах родились под одной и той же звездой? Однако кончина у них у всех была одна и та же. А те, которые отличаются от всех талантом и умом, что же, родились под особой звездой? В каждый момент времени рождается великое множество людей. Но нет и не было подобного Гомеру. (98) Далее, если состояние неба и расположение звезд влияют на рождение живого существа, то это должно бы влиять не только на людей, но также и на животных. Что может быть абсурднее такого предположения? А между тем наш друг Л. Тарутий Фирман, один из самых сведущих в халдейских расчетах112, не поколебался составить гороскоп даже нашего города, основываясь на сроках празднования Парилий113, в день которых, по преданию, Ромул основал наш город. Фирман утверждает, что Рим родился, когда Луна была в созвездии Весов, и он, не колеблясь, предсказал судьбы Рима. О, великая сила заблуждения! Даже день рождения города оказался под влиянием Луны и звезд! Пусть для ребенка имело значение состояние неба, при котором он сделал свой первый вздох. Но неужели это имело значение также и для кирпичей и камня, из которых строился город? (99) Но не довольно ли? Факты все это опровергают каждый день. Сколько раз, я помню, халдеи предсказывали будущее Помпею, Крассу, самому Цезарю. И, согласно всем этим предсказаниям, этим великим людям предстояло умереть обязательно в постели, обязательно в глубокой старости, обязательно дома, в сиянии славы. Поистине, я очень удивляюсь, что есть люди, которые и сейчас еще верят тем, чьи предсказания никогда не сбывались и не сбываются.

XLVIII. (100) Остаются два вида так называемой дивинации, которую можно назвать естественной потому, что она не связана с искусственными приемами. Я имею в виду прорицания в состоянии исступления и сновидения. Если угодно, Квинт, перейдем к их обсуждению". "Мне, - ответил Квинт, - конечно, угодно. С тем, что ты до сих пор говорил, я вполне согласен, и, честно говоря, хотя твоя речь немало убедила меня, но я и сам так считал, что мнения стоиков о дивинации слишком уж суеверны. И на меня большее впечатление произвело учение перипатетиков, и древнего Дикеарха, и ныне процветающего Кратиппа114, которые считают, что в душе человеческой есть как бы некий оракул, который объявляет нам будущее, когда наша душа либо охвачена божественным исступлением (furore divino incitatus), либо, освеженная сном, движется раскованно и свободно115. Конечно, я хотел бы услышать, что ты думаешь об этих видах дивинации, какими доводами ты будешь их опровергать".

XLIX. (101) После его слов я, как бы опять сначала, стал говорить. "Знаю, - сказал я, - Квинт, что ты всегда считал сомнительным прочие виды дивинации, но эти два, в исступлении и в сновидении, которые как бы изливаются из свободной души, ты признавал.

Итак, я скажу тебе, как я представляю себе эти самые два вида. Но прежде рассмотрю, чего стоят заключения об этом стоиков и нашего друга Кратиппа.

Я уже говорил, что и Хрисипп, и Диоген, и Антипатр аргументируют следующим образом: "Если есть боги, и они не объявляют людям будущее, то боги или не любят людей, или сами не знают, что произойдет, или боги считают, что для людей совсем не важно знать будущее, или они считают недостойным своего величия подавать людям знамения о будущем, или сами боги не могут подавать знамения. (102) Но боги любят нас, так как они благодетельны и благосклонно относятся к роду человеческому; они знают то, что сами предопределили и предначертали на будущее. И нам важно знать наше будущее, так как если будем знать, то будем осторожнее. И не считают боги это чуждым своему величию, ибо нет ничего превосходнее благодеяния. И могут они давать нам знамения о будущем. Итак, если нет богов, то они и не дают нам знамения о будущем. Но боги существуют, следовательно, они дают нам предзнаменования. А если дают нам предзнаменования, то дают и способы познать их, иначе напрасно было бы давать знамения. А если дают способы, то это и составляет науку дивинации. Следовательно, есть дивинация".

(103) Вот ведь какие хитрецы! Они считают, что немногими словами решили все дело. И строят свои заключения на посылках, которые отнюдь не бесспорны. Между тем только то заключение может считаться удовлетворительным, когда, основываясь на бесспорном, делается вывод о том, что спорно.

L. А вот Эпикур, о котором стоики обычно отзываются как о грубом и тупоумном116. Посмотри, как он, из того, что мы говорим: все входит в природу вещей (natura rerum), заключает о том, что все - бесконечно117. "То, что конечно, - рассуждает он, - имеет край. Кто же с этим не согласится? А то, что имеет край, может наблюдаться другим извне". И с этим также следует согласиться. "Но то, что есть все, не может кем-то наблюдаться извне". И это тоже нельзя отрицать. "Следовательно, то, что не имеет никакого края, необходимо должно быть бесконечным". Видишь, как Эпикур через неоспариваемое перешел к сомнительному? А вот вы, диалектики118, этого не делаете. Вы не только не используете для своих заключений то, с чем все согласны, но и то, с чем у вас можно было бы согласиться, не используете так, как это вам нужно. (104) Сначала вы принимаете как общепризнанное положение: "Если существуют боги, то они благодетельны к людям". А кто вам дал право считать это общепризнанным? Уж не Эпикур ли, который полагает, что боги нисколько не заботятся ни о себе, ни о других?119 Или наш Энний, который, выступая перед народом, читал следующие стихи:

А народ, вполне согласный с этим, отвечал ему громкими аплодисментами. Энний далее приводит доводы, почему он так думает. Но нет никакой необходимости продолжать цитирование. И без того достаточно ясно, что стоики принимают за несомненное то, что и сомнительно и спорно.

LI. (105) Дальше стоики рассуждают: "Боги все знают, потому что ими же все установлено". Но по этому вопросу идет сильнейший спор между ученейшими людьми; есть такие, которые отрицают, что все установлено бессмертными богами. "Нам важно знать, что произойдет в будущем". А Дикеарх написал толстую книгу, в которой доказывает, что лучше не знать, чем знать. Стоики утверждают: "Делать добро людям вполне достойно величия богов". То есть заглядывать в каждую хижину, чтобы узнать, что кому нужно? "Не могут боги не знать будущее". (106) Но те, которые считают, что будущее неопределенно, думают, что и боги могут его не знать.

Видишь, как они принимают сомнительное за несомненное, общепризнанное. Затем они изворачиваются и заключают следующим образом: "Не может быть, чтобы боги существовали и не предвещали будущее". Это они тоже считают доказанным, и после этого добавляют: "Итак, боги существуют", что само по себе вовсе не всеми признается121. "Следовательно, они дают предзнаменования". Одно из другого как раз не следует. Боги могут не давать знамения, и все же существовать. "Раз дают знамения, то дают и некие способы узнавать их значение". А может быть, боги сами знают, а человеку не сообщают? Ведь почему они этрускам больше сообщили, чем римлянам? "А если сообщают способы, то есть и дивинация". Допустим, сообщают (абсурд, конечно), но какой толк от этого, если мы не можем их воспринять? И они кончают: "Итак, существует дивинация". Но это только конец, а не следствие. Ведь сами они учат, что из ложного не может произойти истинное. Так что все их заключение рушится.

LII. (107) Теперь перейдем к превосходнейшему человеку и нашему другу Кратиппу. "Если, - рассуждает он, - без глаз невозможно выполнять те обязанности и ту службу, которую несут глаза, а иногда глаза не могут нести свою службу, то все же тот, кто хоть один раз использовал свои глаза таким образом, что увидел истинное, знает, что у него есть чувство зрения глазами, видящими истинное. Точно так же, если без дивинации невозможно выполнять ту обязанность и ту службу, которые выполняет дивинация, то может также случиться, что тот, кто имеет дар дивинации, иногда будет допускать ошибки и неверно провидеть. Но для того, чтобы подтвердить, что дивинация все же существует, достаточно, чтобы хоть один раз что-то было предсказано и сбылось таким образом, что в этом никак нельзя увидеть случайного совпадения. А таких случаев бесчисленное множество. Итак, должно признать, что дивинация существует". Изящно и коротко. Но Кратипп при этом дважды произвольно использовал допущения, с которыми мне при всей моей уступчивости согласиться никак невозможно. (108) Если, говорит он, глаза иногда ошибаются, все же, так как иногда они видели правильно, значит есть в них способность зрения; так же, если кто один раз правильно предсказал в дивинации, то, хотя бы он в других случаях ошибался, все равно следует считать, что в нем есть способность к дивинации (vis divinandi).

LIII. А теперь, прошу тебя, друг мой Кратипп, присмотрись, похожи ли эти два примера один на другой? Мне кажется - нет. Ибо способность глаз видеть истинное - это естественная способность. А душа, если когда-нибудь в состоянии экстаза или во сне правильно увидела будущее, то это лишь случайное совпадение. Во всяком случае, ты не должен рассчитывать на то, что люди, считающие сны просто снами, согласятся с тобой в том, что, если какое-нибудь из сновидений сбылось, то это произошло не случайно. Но если даже согласиться с этими твоими двумя допущениями, - диалектики их называют γήμματα, а я предпочитаю называть их по латыни sumptiones, - то с допущением, которое у тех же диалектиков называется πρόσληψις, никак нельзя согласиться. (109) У Кратиппа это допущение звучит так: "Фактов неслучайных предчувствий бесчисленное множество". А я говорю - ни одного! Видишь, какое получилось противоречие? А если это допущение не принято, то нет и никакого заключения. Не бесстыдно ли я поступаю, не соглашаясь с тем, что столь очевидно? А что очевидно? "Множество раз, - говорит он, - дивинации оказались верными". А как быть с тем, что еще большее множество раз - неверными? Само это непостоянство, характерное для Фортуны, не говорит ли за то, что причиной здесь служит случай, а не природа? Далее, Кратипп (так как теперь я имею дело с тобой), если твое заключение правильно, то разве ты не понимаешь, что им могут воспользоваться и гаруспики, и толкователи молний, и толкователи чудес, и авгуры, и гадающие на жребиях, и халдеи? Ибо среди них тоже нет ни одного, чьи бы предсказания хоть один раз да не сбылись. Стало быть, следует признать и те виды дивинаций, которые ты сам же совершенно справедливо отвергаешь? А если те не существуют, то я не понимаю, почему ты признаешь существование этих двух видов дивинации, которые ты оставил? Ведь тот же довод, который ты применил к этим двум, можно применить и к тем, что ты отвергнул.

LIV. (110) Какое такое преимущество имеет это исступление (furor), которое вы называете божественным, что в таком состоянии безумный (insanus) видит то, чего не видит мудрец, и человек, лишившийся человеческих чувств, обретает божественные? Мы сохраняем и чтим стихи Сивиллы, которые она, как говорят, изрекла в исступлении. Недавно, если верить ложным слухам, их хранитель и толкователь намеревался выступить в сенате и объявить, что если мы хотим быть спасены, то должны провозгласить царем того, кто на деле уже был царем. Если это даже и есть в сивиллиных книгах122, то о каком человеке идет речь? К какому времени относится? Уж очень хитро автор этих стихов сочинил их так, что чтобы ни произошло, это будет выглядеть как предсказание, вследствие того, что в них определенно не указаны ни человек, ни время. (111) А кроме того, он окутал свои стихи такой темнотой, что они могут быть приспособлены к самым различным событиям. Нет, эти стихи сочинены не в состоянии исступления, они сами об этом свидетельствуют, так как в них больше искусства и усердия, чем вдохновения и возбуждения. И кроме того, в них можно обнаружить то, что называется ἀκροστιχίς (акростих), когда из первых букв каждого стиха получаются слова с неким смыслом, подобно тому как в некоторых стихотворениях Энния "Ennius fecit" ("Кв. Энний сочинил"). В этом, конечно, больше умственного напряжения, чем вдохновения. (112) И в сивиллиных книгах все изречения сочинены таким образом, что акростих воспроизводит первый стих каждого изречения. Это мог сделать писатель, а не исступленный; человек старательный, а не безумный. Так что спрячем и будем хранить сивиллины книги, чтобы, как это нам и предки завещали, никто без повеления сената не смел их читать. Пусть бы они служили более к устранению суеверий (ad deponendams religiones), чем к их поддержанию. А истолкователям их надо бы нам внушить, чтобы они извлекали из них что угодно, только не царя, которого в Риме ни боги, ни люди впредь уже не потерпят.

LV. Но, скажешь ты, часто ведь многие и верно предвещали, как, например, Кассандра:

Вот уже в море великом123…

И немного спустя:

(113) Да неужели же ты вынуждаешь меня верить даже вымыслам? Пусть они сколько угодно доставляют нам наслаждение словами, мыслями, ритмом, пением, но никакой авторитетности для нас они не должны иметь, и верить выдумкам мы отнюдь не обязаны. Точно так же, считаю я, не следует верить какому-то неизвестному мне Публицию или марсийским прорицателям, или таинственным изречениям Аполлона, из которых одни явно выдуманы, другие высказаны наобум. Ведь этому никогда не доверяли не только мудрецы, но и люди среднего ума. (114) "Как? - спросишь ты, - а этот гребец из флота Копония125, разве он не предсказал то, что действительно произошло?" Да, предсказал! То, чего мы в то время все боялись, чтобы не произошло. Потому что мы слышали, что в Фессалии уже стоят одна против другой готовые к сражению две армии. И нам казалось, что в войсках Цезаря больше отваги (audacia). Еще бы, ведь оно пошло войной против своего отечества, и сильнее оно, так как состоит из старых, закаленных воинов. Каждый из нас боялся плохого исхода сражения, но боялся так, как пристало стойкому человеку - не подавая вида. А этот грек, что удивительного, если он под влиянием великого страха, как это бывает в большинстве случаев, лишился твердости духа и совсем потерял самообладание? Будучи в здравом уме, он боялся того, что может произойти. Обезумев от страха, в душевном смятении он закричал, что это должно произойти. Но, клянусь всеми богами и людьми, что правдоподобнее, - что в замыслы богов бессмертных сумел проникнуть безумный гребец или кто-нибудь из нас, бывших там в то время: я, Катон, Варрон, сам Копоний?

LVI. (115) А теперь я перехожу к тебе -

Хрисипп наполнил целый свиток твоими оракулами, частью, как я полагаю, ложными, частью оправдавшимися случайно (ведь это очень часто бывает со всяким изречением), - частью столь неопределенными и темными, что их истолкователь сам нуждается в толкователе. А чтобы понять смысл оракула, приходится прибегать к другим оракулам (sortes). Наконец, часть из них двусмысленна настолько, что разобраться в них под силу только диалектикам. Так, когда богатейшему царю Азии Крезу был выдан оракул 127:

Крез, через Галис проникнув, великое царство разрушит,

то этот царь посчитал, что ему суждено разрушить вражеское царство, а разрушил он свое. (116) В любом ведь случае оракул все равно оправдался, бы. Однако почему я должен верить, что этот оракул действительно был дан Крезу? Или почему я должен считать, что Геродот более правдив, чем Энний? Почему Геродот не мог выдумать эту историю с Крезом, как Энний выдумал о Пирре?128 А кто поверит, что Пирру оракулом Аполлона был дан следующий ответ:

Знай, Эакид, Рим победить сможет129.

Во-первых, Аполлон никогда не говорил по-латыни. Затем, греки об этом оракуле ничего не слышали. Кроме того, во времена Пирра Аполлон уже прекратил сочинять стихи. И наконец, хотя, как у Энния сказано, всегда был

все же [Эакид] Пирр мог бы понять двойной смысл стиха. Ведь слова "Знай, Эакид, Рим победить сможет" могут означать не только "ты победишь Рим", но и "Рим тебя победит"130. Если та двусмысленность, которая обманула Креза, смогла обмануть даже Хрисиппа, то эта не обманула бы даже Эпикура131.

LVII. (117) Но что главное - это почему подобным образом в Дельфах уже не выдаются прорицания не только в наше время, но и давно132. Почему к этому оракулу стали относиться с величайшим пренебрежением? Когда защитников дивинации прижимают этим вопросом, то они говорят: истощилась, мол, от старости, сила этого места, откуда исходили земные испарения, под влиянием которых Пифия вдохновлялась, изрекая оракулы. Можно подумать, что речь идет о вине или рассоле каком-то, который выдыхается и слабеет со временем. Но в данном случае мы имеем дело со свойством определенной местности, и не только естественным, но и божественным. Каким образом истощилась эта сила? Скажешь - от старости. Но что это за старость, которая смогла истощить божественную силу? Силу настолько божественную, что, вырвавшись из-под земли, она приводила душу Пифии в такое состояние, что та могла не только задолго провидеть будущее, но даже изрекать свои предсказания в благозвучных стихах. Когда же эта сила истощилась? Не после того ли, как люди стали менее легковерными? (118) Демосфен, живший около трехсот лет тому назад, уже тогда говорил, что Пифия "филиппствует" (φιλιππίζειν)133, т. е. как бы заодно с Филиппом. Он имел в виду, что она подкуплена Филиппом. Можно считать, что и другие дельфийские оракулы тоже были кое в чем нечестны.

Я не знаю, почему эти ваши суеверные и почти фанатичные философы как будто предпочитают идти на все, лишь бы не выглядеть глупыми. Вы предпочитаете верить, что истощилась, перестала существовать та сила, которая, если только она действительно существовала когда-нибудь, то определенно была вечной, чем не верить в то, во что вовсе не следует верить.

LVIII. (119) Сходным образом эти философы ошибаются и относительно снов, в защиту которых они выступают издалека. Они считают, что наши души (animi) божественны (divini), что они заимствованы извне134, что мир заполнен множеством со-чувствующих душ. Благодаря этой божественности ума и самой души и благодаря ее связи с внешними умами можно определять, каково будущее. А Зенон, напротив, полагает, что когда человек спит, то его душа как бы съеживается, угнетена, испытывает упадок сил и сама засыпает135. Даже Пифагор и Платон, авторы авторитетнейшие, указывают, что для того, чтобы во сне увидеть более истинное, нужно, готовясь ко сну, соблюдать умеренность в образе жизни и в еде136. А пифагорейцы даже рекомендуют совсем отказаться от употребления в пищу бобов, как будто от этой пищи раздувается не желудок, а душа. Право же, какую можно высказать еще нелепость, которая бы уже не была высказана кем-нибудь из философов!

(120) Будем ли мы считать, что души спящих сами собой приходят в движение и видят сны или, как считал Демокрит, их к этому понуждает поступающий извне образ (visio)137, так или иначе спящие могут увидеть во сне много ложного под видом истинного138. Так ведь и плывущему на корабле кажется, что неподвижные предметы на берегу движутся; так, особым образом скосив глаза, можно увидеть вместо одного светильника два. А что говорить о людях в горячке или пьяных? - много они видят ложного. Но, если не следует верить в такого рода видения, то я уж не знаю, почему следует верить в сны. Ведь если захотеть, то можно и эти ошибки зрения толковать, как толкуют сны: то, что неподвижное двигалось, - истолковать, как предзнаменование землетрясения или неожиданного бегства, а раздвоение пламени свечи объявить как знамение, предвещающее раздоры или восстание.

LIX. (121) Даже из видений безумцев или пьяных можно путем толкования извлечь много такого, что будет выглядеть как относящееся к будущему.

Если человек целый день бросает в цель копье, он когда-нибудь да попадет. Мы целыми ночами видим сны, и почти каждую ночь спим, так что удивительного, если иногда сон сбывается? Что может быть более ненадежным, чем бросание игральных костей? И, однако, каждому, кто часто бросал, выпадал когда-нибудь самый удачный, "венерин" бросок139, а иногда даже два или три раза. Так что же, мы предпочтем сказать по-глупому, что в этом приняла участие Венера, а не простой случай?

Если в других случаях не следует верить ложным видениям, то я не вижу, какое преимущество у сна, почему ложному во сне следует придавать значение истинного? (122) Да если бы природа так устроила, что спящие действительно совершали бы те поступки, которые они совершают в сновидениях, то всех отправляющихся спать пришлось бы связывать, так как во сне люди ведут себя хуже, чем сумасшедшие. Так, если нельзя придавать веры видениям безумцев, потому что они ложны, почему следует верить снам, которые еще сумасброднее, не понимаю! Только потому, что безумные о своих видениях не рассказывают толкователям, а видевшие сны - рассказывают?

И еще спрашиваю: если я захочу что-то написать, или прочитать, или спеть, или сыграть на музыкальном инструменте, или выяснить какой-нибудь вопрос из геометрии, или физики, или диалектики, то, что же, мне следует ждать, когда я увижу сон, или следует применить искусство, без которого в этих делах ничего не достигнешь? А если захочу пуститься в плавание, то я не буду ведь управлять кораблем, руководствуясь снами, иначе наказание меня постигнет тут же. (123) Разве Эскулап или Серапис могут нам прописать во сне лекарство от болезни, а Нептун - сделать из нас хороших кормчих? Не может! Или, если Минерва может без врача исцелить, то почему бы музам, - также в сновидениях, - не научить писать, читать и другим искусствам? Если бы могли помочь при болезни, то могли бы и в других случаях. А если не могут в других случаях, то и при болезни не помогут, а раз так, то вообще не может быть никакого доверия снам.

LX. (124) После этих предварительных замечаний рассмотрим вопрос поглубже. Можно предположить, что либо посылает предзнаменование во сне некая божественная сила, заботящаяся о нас, либо что те, кто толкует сны, основываясь на существовании в природе некоего согласия и взаимосвязи (что называется συμπάθεια140), понимают, какое событие должно последовать за тем, что мы видели во сне. А может быть, ни то, ни другое, а постоянные и каждодневные наблюдения показали, что после какого-то определенного сновидения следует определенное событие.

(125) Прежде всего следует уяснить себе, что нет такой божественной силы, которая производит сновидения, и ни одно сновидение, очевидно, не исходит от бога. Если бы боги это делали ради нас, чтобы мы могли предвидеть будущее, то почему так мало людей, которые повинуются снам? Которые понимают их? Которые помнят? А как много таких, которые пренебрегают снами и считают веру в сны суеверием, что пристало лишь для малодушных и старух? Почему бог, заботящийся о людях, наставляет сновидениями тех, кто считает их недостойными не только внимания, но даже запоминания? Не может ведь бог не знать образа мыслей каждого человека, и ведь недостойно бога делать что-то попусту и без причины. Это противно даже для человека, если он последователен в своих поступках. Стало быть, если сны по большей части либо забывают, либо пренебрегают ими, то или бог об этом не знает, или напрасно пользуются этим способом - давать нам предзнаменования во сне. Но ни то, ни другое для бога не подходит. Значит, не следует верить, что бог посылает предзнаменования в виде сновидений.

LXI. (126) Я спрашиваю также, если бог дает нам эти видения для предвидения будущего, почему он предпочитает их посылать спящим, а не бодрствующим? Возбуждаются ли души спящих посторонним воздействием, извне, или души возбуждаются сами собой, или есть какая-нибудь другая причина, почему нам во сне кажется, что мы что-то видим, слышим, делаем, ведь та же причина могла бы сказаться и на бодрствующих. И то же, что ради нас боги делают с нами, когда мы спим, пусть бы они сделали с бодрствующими. Тем более что и Хрисипп, опровергатель академиков, признает, что бодрствующие видят в более ясном и четком виде то, что спящие видят во сне. Было бы поэтому более достойным благодетельных богов, коли они заботятся о нас, посылать более ясные видения бодрствующему, чем более темные во сне. А так как этого не происходит, то не следует считать сны божественными. (127) И потом, к чему эти обиняки и околичности, которые вынуждают нас обращаться к толкователям? Лучше бы бог, если он только когда-нибудь заботился о нас, сказал прямо: "Это делайте! Этого не делайте!" И пусть бы он дал это видение лучше бодрствующему, чем спящему.

Ведь кто осмелится сказать, что все сны сбываются? "Некоторые сны верные, - говорит Энний, - но все - необязательно"141.

LXII. Как же можно отличить верный сон от неверного? И если верные посылает бог, то откуда происходят неверные? Если и они также божественного происхождения, то что может быть непостояннее бога? Что может быть безрассуднее, чем тревожить души смертных пустыми и обманчивыми видениями? Если только правдивые сновидения божественны, а ложные и пустые человеческого происхождения, то что это за произвольное распределение, что одно делает бог, другое природа? Не лучше ли было бы, чтобы или бог посылал все сны (что вы отрицаете), или все - природа? Так как вы первое отрицаете, то по необходимости будете вынуждены признать второе. (128) Под природой же я понимаю то, по причине чего душа никогда, даже в состоянии покоя, не может быть в бездействии и без движения. И вот, когда тело покоится, и душа не может пользоваться ни членами его, ни чувствами, то она оказывается во власти разных и случайных видений, которые, как говорит Аристотель, являются не чем иным, как отпечатками того, что человек делал или о чем думал в состоянии бодрствования. И так как отпечатки эти бывают перепутаны, то и образы в сновидении бывают подчас самые странные. Так что, если среди сновидений часть лживых, часть правдивых, то я очень хотел бы знать, по какому признаку их можно распознать? Если такого признака нет, то какой смысл прислушиваться к толкователям? А если есть какой-то, очень хочу услышать - какой? Но на это они не найдутся, что ответить.

LXIII. (129) Весь спор, в сущности, сводится к следующему: что более вероятно - то, что бессмертные боги, превосходящие все в мире своим совершенством, сбегаются ко всем не только [мягким] ложам, но даже [жестким] койкам всех смертных, где бы они ни были, и как только заметят, кто стал похрапывать, тотчас подбрасывают тому несколько непонятных и темных видений, чтобы таким образом заставить его утром в страхе от сновидения бежать к толкователю за разъяснением; или то, что сны имеют естественное происхождение - легко возбуждающейся душе во время сна кажется, что она видит то, что наяву она действительно видела. Так что же более достойно философии: обратиться к суеверным толкованиям вещих старух или обратиться за объяснением к природе?

А если даже правильное толкование снов и возможно, то те, кто берется за это дело, сделать ничего не могут: это ведь обычно люди самого презренного и невежественного типа. (130) Стоики те твои сами утверждают142, что только мудрец может быть прорицателем. Так, например, Хрисипп дает следующее определение дивинации: это способность распознавать, видеть и объяснять знаки, которые боги посылают людям. Обязанность дивинации - заранее по этим знакам разузнавать, каковы намерения богов в отношении людей, каков смысл знаков и каким образом богов следует смягчить и умилостивить. Он же искусство толкования снов определяет таким образом: это способность понимать и объяснять те знаки, которые даются людям богами во сне. Так ведь это же задача не для посредственного, а для самого выдающегося и образованного ума. А я такого не встречал ни разу.

LXIV. (131) Заметь, стало быть, что если я даже соглашусь с тобой, что дивинация существует (чего я никогда не сделаю), то мы не смогли бы найти прорицателя (divinus), достойного этого названия. Непостижимы намерения богов (mens deorum), если они нам не посылают во сне ни таких знаков, которых мы могли бы сами самостоятельно понять, ни таких, для которых мы могли бы найти соответствующих толкователей. Если бы боги обращались к нам с подобными знаками, которые мы и сами не понимаем, и нет такого, кто бы нам объяснил их смысл, то это было бы похоже на то, как если бы карфагеняне или испанцы стали говорить в нашем сенате без переводчика. (132) Какая цель этой темноты и загадочности сновидений? Боги должны бы желать, чтобы нам было понятно то, о чем они ради нас же предупреждают нас! Скажешь, а не бывает разве, что поэт или физик непонятен? Да, Евфорион бывает даже чересчур непонятным143. (133) Но - не Гомер! А кто из них лучший поэт? Очень темен Гераклит144. Менее всего - Демокрит. Но разве можно их поставить рядом? Если ты убеждаешь меня в чем-то для моей же пользы так, что я не понимаю, - какой мне прок от твоего старания? Это как если бы какой-нибудь врач велел больному взять

Землей рожденное, в траве возросшее, свой дом несущее, крови лишенное145,

вместо того, чтобы сказать, как все люди, - улитку. У Пакувия Амфион, обращаясь к афинянам, выражался подобным образом:

Так как он говорил очень темно, то афиняне сказали ему: "Не понимаем, говори понятно". И он объяснил одним словом: "черепаха"147. - "Так что ж ты, кифарист, сразу не мог так сказать?"

LXV. (134) В книге Хрисиппа о сновидениях приводится такой случай: к снотолкователю обратился некто за советом: ему приснилось, что на ремне148 под его кроватью висит яйцо. Толкователь ответил: под кроватью зарыт клад. Тот копает и находит некоторое количество золота, которое кругом обложено серебром. Он посылает толкователю немного серебра. Тот спрашивает: "А от желтка - нисколько?" Потому что, по его толкованию, желток яйца указывает на золото, а белок - на серебро.

Что же, разве помимо этого человека, никто другой никогда не видел во сне яйца? Так почему же только один этот неизвестный нашел клад? Сколь много бедняков, вполне заслуживающих помощи от богов, так и не получили от них во сне указания, где найти клад? И почему сообщение о кладе было дано в такой скрытой форме, через сходство с яйцом? Разве не лучше было открыто указать, где надо искать этот клад, как Симониду было открыто запрещено пускаться в плавание? (135) Ведь темнота сновидения никак не согласуется с величием богов.

LXVI. А теперь перейдем к ясным и понятным снам, вроде того, что приснился аркадянину, чей друг был убит трактирщиком в Мегарах, или вроде сновидения Симонида, в котором похороненный им покойник предупреждал поэта не пускаться в плавание; или того сна, который приснился однажды Александру149, - я удивляюсь, почему ты о нем умолчал. Птолемей, его близкий друг, в одном из сражений был ранен отравленной стрелой и очень страдал от этой раны. А Александр сидел около него и его одолел сон. И во сне ему, говорят, привиделась змея, которую вскормила мать Александра150 Олимпиада. Эта змея несла во рту корешок растения и, вместе с тем, говорила. Она сказала Александру, где растет этот корешок (недалеко от того места, где они находились), и что у корня такая сила, что Птолемей от него сразу выздоровеет. Когда проснувшийся Александр рассказал друзьям свой сон, послали людей искать тот корешок. И его нашли, и, говорят, от него вылечился и Птолемей, и многие воины, раненные того же рода оружием. (136) Ты еще многое рассказывал о сновидениях, вычитанное у разных историков151, о снах, которые видели матери Фаларида, Кира старшего, мать Дионисия, карфагенянина Гамилькара, Ганнибала, П. Деция. Известный сон о переднем танцоре, сон Гракха и недавний - Цецилии, дочери Метелла Балеарского. Но это чужие сны, и нам поэтому трудно судить о них. Некоторые, может быть, даже выдуманы, кто их знает кем? А что сказать о наших с тобою снах?152 О твоем, в котором я упал вместе с конём в реку у берега; о моем, в котором Марий с фасциями, увитыми лаврами, повелел отвести меня в свой храм.

LXVII. Все сны, Квинт, имеют одно разумное объяснение, и, клянусь богами бессмертными, важно уберечься, чтобы наше суеверие и легковерие не взяли верх над разумом. (137) Как ты думаешь, какого Мария я видел? Я уверен, что Демокриту показалось бы, что я видел призрак или образ Мария. А откуда взялся этот образ? По Демокриту, от плотных и имеющих определенные формы тел истекают "образы" (imagines). А какое тело было тогда у Мария?153 От того тела, говорит Демокрит, которое у него было [при жизни]; все полно образами и вот такой образ Мария и следовал за мной на Атинейской равнине, ибо никакой призрак невозможно себе представить без воздействия образов извне. (138) Выходит, эти "образы" настолько послушны нам, что, как только захотим, они прибегают к нам? И даже от таких предметов, которые вовсе не существуют? Ведь душа может вообразить себе такое, что она никогда не видела, о чем только слышала, например расположение города или человеческую фигуру. (139) Так что же, если я мысленно представляю себе стены Вавилона или лицо Гомера, то это потому, что на меня подействовал какой-то образ от них? Но в таком случае мы могли бы знать все, что хотим, потому что думать мы можем обо всем? Нет! Никакие образы не прокрадываются извне в души спящих и вообще никакие образы не текут. И я не знаю другого такого человека, который бы так авторитетно говорил самые пустые вещи. Такова уж сила, такова природа самих душ, что в состоянии бодрствования они движутся без всякого внешнего воздействия, но собственным своим движением и с невероятной скоростью. С помощью членов тела и самого тела и чувств души все очень ясно видят, мыслят, чувствуют. Но когда душа лишена этой поддержки со стороны тела, когда тело спит, тогда душа приходит в движение сама собой154, и в ней возникают и мечутся разные образы (formae) и действия, и ей кажется, что она многое слышит, многое говорит. (140) Разумеется, все это в душе расслабленной и предоставленной самой себе проносится в беспорядке, перепутанное и измененное на все лады. И все это по большей части происходит в душе, как следы того, о чем мы в бодрствующем состоянии думали или что делали. Так получилось и с моим сном. В те времена я много думал о Марии, вспоминал, как он неустрашимо и стойко переносил все превратности своей судьбы. Это, я уверен, и было причиной того сновидения.

LXVIII. А тебе, так как ты с тревогой думал обо мне, я вдруг приснился вынырнувшим из реки. Потому что у обоих у нас в душах были следы тех дум, которые владели нами, когда мы бодрствовали. Да еще кое-что к этому добавилось - мне - о храме Мария, а тебе, что конь, на котором я ехал, тоже вместе со мной упал в воду, и затем снова появился из воды. (141) Но найдется ли, по-твоему, такая безумная старуха, которая бы верила во сны, если б они случайно иногда не сбывались?

Александр увидел во сне говорящую змею. Может быть, все это выдумка про сон, может быть, - правда. В любом случае ничего тут удивительного нет. Ведь он в действительности не слышал говорящую змею, а только видел во сне, что слышит. И, более того, что змея говорила, держа во рту корень. Но для спящего нет ничего невозможного. А я спрошу тебя, почему Александр, который видел этот сон, такой ясный, определенный, больше ни разу не видел ничего подобного? Что касается меня, то, кроме того сна о Марии, я решительно ни одного не помню. Напрасно, значит, я проспал столько ночей за свою долгую жизнь155. (142) А ныне, поскольку мне пришлось отойти от общественных дел, я и сократил свои занятия по ночам и стал спать днем после обеда (раньше я так обычно не поступал), но хотя сплю так много, ни в одном сне не получал я предупреждения о тех, в особенности важных, событиях. И мне кажется теперь, что я не вижу во сне ничего лучшего, чем когда я вижу магистратов на форуме или сенаторов в курии156.

LXIX. (143) А если говорить о второй части157 нашего деления, то что это за непрерывность и взаимосвязь в природе, которую, как я уже сказал, греки называют συμπάθεια 158 и в силу которой под яйцом надо понимать клад? Медики, те по некоторым признакам узнают и о наступлении болезней, и об обострении их. Говорят, что указания на состояние здоровья можно получить по некоторого рода сновидениям, например предстоит ли нам поправиться или похудеть. Но что общего, какая естественная связь (cognatio naturalis) между снами и кладом, или наследством, или почестью, или победой, и многим другим в том же роде? Говорят, что если человеку приснилось, что он совокупился с женщиной, то это значит, что у него выделились камни. Тут я улавливаю эту "симпатию", ибо спящий видит во сне то, что дает результат, связанный с естественной причиной (vis naturae), а не иллюзорной159. Но какая естественная причина породила тот призрак, который повелел Симониду не пускаться в плавание?160 Или какая имелась связь между природой и описанным некоторыми авторами сном Алкивиада?161 Ему незадолго до его гибели приснилось, что он надел на себя одежду своей любовницы. Когда же он, убитый и брошенный без погребения, лежал всеми покинутый, то его подруга прикрыла труп своим плащом. Так что же, все это уже заключалось в будущем и имело естественные причины, или и в том, что ему привиделось, и в том, что произошло, сыграл свою роль случай?

LXX. (144) Неужели не ясно, что догадки самих истолкователей более обнаруживают остроту их ума, чем силу и согласие природы? Бегун, задумавший выступить на Олимпийских состязаниях, увидел себя во сне едущим на колеснице, запряженной четырьмя лошадьми. Утром он - сразу к толкователю. Тот: "Победишь, - говорит, - именно это означает скорость и сила лошадей". После этого он - к Антифонту. А тот: "Быть тебе побежденным! Разве непонятно, что четверо прибежали раньше тебя?"

А вот другой бегун (рассказами об этих снах полны книги и Хрисиппа и Антипатра, но вернусь к бегуну) сообщил толкователю, что он во сне сделался орлом. Тот: "Ты победишь! Ведь ни одна птица не летает быстрее орла". А Антифонт тому же бегуну растолковал по-другому: "Простофиля ты, - говорит, - разве сам не понимаешь, что будешь побежден? Ведь эта птица, преследуя других птиц в полете, всегда сама оказывается позади?"

(145) Некая матрона, желавшая родить и бывшая в сомнении, беременна она или нет, увидела во сне, будто у нее наложена печать на детородные части. Обратилась к толкователю. Один сказал, что не могла она забеременеть, так как ведь была запечатана. А другой - "Беременна, - говорит, - ведь пустое никогда не бывает запечатано"162. Каково искусство толкователя с его игрой ума? И что иное обнаруживают рассказанные мною сны и еще бесчисленное количество других, собранных стоиками, как не хитрость, людей, которые, основываясь на некотором сходстве, толкуют то так, то этак?

Врачи получают некоторые указания о болезни по пульсу, по дыханию больного и по многому другому предвидят будущее. Кормчие на кораблях, когда видят кальмаров, выскакивающих из воды, или дельфинов, заплывающих в порт, соображают, что это предвещает бурю163. Но эти приметы можно разумно объяснить, их можно легко сообразовать с природой. То же, о чем я немного ранее говорил, - никоим образом.

LXXI. (146) Осталось рассмотреть еще один довод. Говорят, продолжительные наблюдения над замечательными явлениями и записи их сложились в искусство. Но разве можно наблюдать сны? Каким образом? Их ведь бесчисленные разновидности. Нам может присниться столь извращенное, нелепое, чудовищное, что невозможно и представить себе. Как же можно эти бесчисленные и постоянно новые разновидности снов собрать в памяти, и собранное записать? Астрологи проследили движение планет и, вопреки прежним представлениям, открыли неизменный порядок в их передвижениях. Но, спрашивается, какой порядок, какая согласованность может быть у снов? Как можно различать между верными и неверными снами, когда за одинаковыми снами, приходящими к разным людям, или даже к одному и тому же человеку, следуют разные события?

Мы обычно не верим лжецу, даже когда он говорит правду. Но вот что меня удивляет: если какой-то один сон оправдался, то вместо того, чтобы отказать в вере одному, поскольку множество других не оправдались, поступают наоборот: считают нужным верить в бесчисленное множество, ссылаясь на то, что один оправдался.

(147) Итак, если не бог, - творец снов, и нет у них ничего общего с природой, и не могла из наблюдений открыться наука снотолкования, то этим доказано, что снам совершенно не следует придавать значения. В особенности еще и потому, что те, кто видят сны, сами не сведущи в дивинации, а те, которые толкуют чужие сны, основываются лишь на догадках, а не на естественных причинах - случай же в течение почти бесчисленных веков порождал много более удивительного наяву, чем в сновидениях, - и наконец, потому что нет ничего более ненадежного, чем толкования (снов), когда один и тот же сон может быть истолкован по-разному, а иногда даже в прямо противоположном смысле.

LXXII. (148) Таким образом, наравне с другими видами дивинации следует отвергнуть и этот - дивинацию по сновидениям. Ибо, по правде сказать, это суеверие, распространившись среди народов, сковало почти все души и держится оно на человеческой слабости. Об этом уже говорилось в моих книгах о природе богов164, и в теперешнем обсуждении я, как только мог, старался это показать, так как мне казалось, что и нам самим и нашим согражданам мы этим принесем большую пользу. Но (я хочу, чтобы это было правильно понято) если суеверие следует отбросить, то этим вовсе не отбрасывается религия. Ведь мудрому свойственно сохранять и соблюдать установления предков и священные обряды165. А красота мира и порядок166, который царит на небесах, побуждают род человеческий признать существование некоей вечной превосходной природы и преклоняться перед ней. (149) Поэтому, так же как следует распространять и поддерживать религию, которая сочетается с познанием природы, так суеверие следует вырывать со всеми его корнями. Ибо оно, суеверие, на нас наступает, нам угрожает, нас, куда ни повернись, преследует, - слушаешь ли ты прорицателя, или заклинание (omen), совершаешь ли жертвоприношение или наблюдаешь за птицей, встречаешь ли халдея или гаруспика, сверкает ли молния, или прогремит гром, или молния во что-то ударит, или что-то похожее на чудо родится или произойдет. А так как подобные факты неизбежно происходят, то никогда наш разум не пребывает в покое. (150) И сон, который, казалось, должен был бы быть для нас прибежищем от всех тягостей и забот, сам порождает множество забот и ужасов. Эти ужасы, сами по себе пустые и бессмысленные, и не обратили бы на себя внимания, если бы их не взяли под свое покровительство философы, да не из самых последних167, а люди острого ума, понимающие, где правильно заключение и где противоречие, считающиеся даже исключительными, превосходными философами. Если бы Карнеад не оказал сопротивление их произволу, то, право, не знаю, пожалуй, только их и считали бы философами. С ними-то у меня в основном и идет спор и состязание, не потому, что я их более всего презираю, а потому, что они как раз особенно умело и умно защищают свои мнения.

А так как Академии свойственно не выдвигать никакого своего решения, а одобрять то, что выглядит наиболее похожим на истину, сопоставлять доводы, выставлять то, что можно сказать о каждом из мнений, отнюдь не пуская в ход свой авторитет, но предоставляя слушателям полную свободу выбора между ними, то и мы будем придерживаться этого обычая, который передан Сократом. Этим методом мы с тобой, брат Квинт, если тебе угодно, и будем как можно чаще пользоваться"168.

"Для меня, - сказал Квинт, - не может быть ничего более приятного".

После этих слов мы поднялись.

I II III IV V VI VII VIII IX X XI XII XIII XIV XV XVI XVII XVIII XIX XX XXI XXII XXIII XXIV XXV XXVI XXVII XXVIII XXIX XXX XXXI XXXII XXXIII XXXIV XXXV XXXVI XXXVII XXXVIII XXIX XL XLI XLII XLIII XLIV XLV XLVI XLVII XLVIII XLIX L LI LII LIII LIV LV LVI LVII LVIII LVIX LX LXI LXII LXIII LXIV LXV LXVI LXVII LXVIII LXIX LXX LXXI LXXII

1 10 20 30 40 50 60 70 80 90 100 110 120 130 140 150