Волшебная былина. Иван Годинович
У ласкова князя Владимира
Завелся, завелся почестей пир.
А й вси на пиру наедалися,
А й вси на пиру напивалися, -
А й вси на пиру порасхвасталися.
А й кто ведь хваста отцом, матушкой,
А иной ведь хваста молодой женой.
Испроговорит Владимир-князь стольне-киевский:
«А й вси ль добры молодцы споженены,
Вси девушки замуж повыданы,
Один-то, един добрый молодец
Холост ходил, неженат гулял, —
Иванушко Годинович».
А й испроговорит Иванушко Годинович:
«А й свет государь ты мой дядюшка!
У меня есть невеста поприбрана,
Поприбрана невеста во Киеве,
Во Киеве невеста, во Чернигове,
У Митрея-князя богатого.
А й всим-то Настасьюшка добрым-добра, -
Телам Настасья как снег бела,
Походочка у ей ведь павлиная,
А й тихая речь лебединая,
А й брови ты у ей черна соболя,
Глаза ты у ей ясна сокола,
А й личико у ей ведь маков цвет».
Испроговорит Владимир-князь стольнё-киевский:
«Ай же ты Иванушко Годинович!
Чего ль тебе ведь всё надобно, —
Города ль тебе наб с пригородками,
Аль несчетной тебе надо золотой казны,
Аль силы войска тебе надо великого?»
Испроговорит Иванушко Годинович:
«Владимир-князь стольнё-киевский,
Свет-государь ты мой дядюшка!
Ничего ведь мне-ка не надобно, —
Не надо городов с пригородками,
Не надо силы войска великого,
Не надо несчетной золотой казны,
А й только дай-кось три молодца что ни лучшиих,
Что ни лучшиих перебраныих:
Во-первых, старого казака Илью Муромца,
А й во-других, Исака Петровича,
А й во-третьих, Алешу Поповича».
А й видли добрых молодцов сядучи,
Не видли удалых поедучи, —
Во чистом поле курева стоит,
Курева стоит, пыль столбом валит.
Не путем-то едут, не дорогою,
Через башню едут треугольнюю,
Скакали кони через стену городовую,
Приезжали во тот ли во Чернигов-град,
Ко Митрею-князю богатому,
А й ко той ко полаты белокаменной,
А й ко тым крыльцам ко точёныим,
А й вязали добрых коней
Ко тым ко кольцам золочёныим,
А идут во полату белокаменну,
А й крест-от кладут по-писаному,
Поклон тот ведут по-ученому.
«А й здравствуйте, вси купцы, вси бояра,
Вси сильни могучи богатыри!»
А й Митрею-князю со княгинею
В особину низко кланялись.
Говорит тут Митрей-князь богатый:
«Чего пришли, гостюшки небывалые,
Небывалые гости, неезжалые?
Садитесь-кось вы хлеба-соли покушати,
Белых лебедей все порушати».
Испроговорят добры молодцы:
«Митрей-князь богатыя!
Мы не хлеба-соли пришли кушати,
Не белых лебедей мы всё рушати,
Мы пришли-зашли об староем деле — об сватовстве,
А й сватать Настасьи Митриёвичной
За того ль за Ивана Годиновича».
Говорит тут Митрей-князь богатыя:
«Aй же вы добры молодцы!
За три годы Настасьюшка просватана
Во тую ль во землю во неверную,
За того ль царища за Кощерища».
Испроговорят добры молодцы:
«Митрей-князь богатыя!
Ты волей не дашь — мы боем возьмём.»
Испроговорит Настасья Митриёвична:
«Свет государь ты мой батюшко,
Митрей-князь богатыя!
Я нейду ведь во землю во неверную,
За того ль за царища за Кощерища,
Я иду за Ивана Годиновича».
А й брали Настасью добры молодцы,
Иванушка Годинович
А й брал он ведь за белы руки,
За белы руки, злачены перстни,
А й водил ведь в церковь во божьюю,
А й садились в карету золоченую,
А й видли добрых молодцев сядучи.
Не видли удалых поедучи,
Во чистом поли одна пыль стоит.
На пути им попало три следочика, —
А й первый следочек лева-зверя,
А й другой следочек лани белыя,
А й третий следочек черна соболя.
Говорит тут Иванушко Годинович:
«Старый казак Илья Муромец!
Поди-ткось ты за левом-зверем,
Достань-кось ты ведь лева-зверя
А й дедушке всё ведь в подарочках.
А й Иса Петровинец!
Поди-тко за ланью за белыя,
Достань-кось ты ведь лани белыя,
А й дедушке всё ведь в подарочках.
Алеша Поповинец!
Поди-тко за черным за соболем,
Достань-кось ты черна соболя,
А й дедушке всё ведь в подарочках».
А й остался один добрый молодец
Иванушка ведь Годинович,
А й сам раскинул он бел шатер,
А й стал с Настасьей забавлятися.
Мало времечко миновалося,
А й едет царищо Кощерищо,
Кричит покриком богаты реки им,
Свистнул посвистом соловьиныим,
А й сам на словах выговариват:
«Ай же ты Иванушко Годинович!
Съешь мое мясо — подавишься».
Видит Иванушко, беда пришла,
Беда пришла неминучая,
Выскакивал из бела шатра
На тую ль на площадь дуброву зеленую,
Глядит-смотрит в сторону полуденную —
А й едет царищо Кощерищо.
Куды падают копыта лошадиные,
Тут оставятся колодцы ключевой воды.
А Иванушко Годинович
Выскакивал он на добра коня,
А й взял сбрую всю богатырскую.
Не две горушки вместо столкнулось,
Два богатыря вместо съехалось.
А й помахнулись в палицы булатние,
А й палицы во цивьях пригибалися,
Пригибалися, переломалися,
А й друг друга до крови не ранили.
Помахнулись во сабли во вострые,
Востры сабли прищербилися,
Прищербилися, пополам переломалися,
А й друг друга до крови не ранили.
Помахнулись во копья во вострые,
Востры копья притупилися,
А й друг друга до крови не ранили.
Выскакивали ведь с добрых коней
На тую, ль на площадь дуброву зеленую,
А й схаживаются на рукопашный бой.
Иванушко Годинович
А й взял-то татарина за шиворот,
А й положил-то своей ведь правой ногой
Татарина по левой ноги,
А й бросал-то его о сыру землю,
А й сел ему на груди на белые,
А й на белые на груди на царские,
На царские груди татарские,
А й сам говорит таково слово:
«Ай же ты Настасья Митриёвична!
Подай ножичищо-кинжалищо
Вырвать сердце со печенью татарское,
Татарское сердце царское,
Добрым людюшкам на сгляжение,
А й старым старухам на роптание,
Черным воронам всё на граяньё,
А й серым волкам всё на военьё.
Говорит тут царищо Кощерищо:
«Ай же ты Настасья Митриёвична!
Не подай ножичища-кинжалища, —
Как за им ведь будешь жить,
Будешь слыть бабой простомывныя,
Будешь старому, малому кланяться;
А й за мной ведь будешь жить, —
Будешь слыть царицей вековечноёй,
Будет старый ведь, малый те кланяться».
А й у бабы волос долог, ум короток,
Выскакиваё Настасья из бела шатра,
А й хватае Иванушка Годиновича за желты кудри,
А й сбивает Иванушко Годиновича о сыру землю
А й привязали Иванушко Годиновича
Ко тому ли его ко сыру дубу,
А й той ли его всё кувыль-травой,
А й сами свалились во бел шатер.
Мало времечко миновалося,
Прилетело три сизых, три малых три голуба,
А й друг промеж другом спрогуркнули:
«За что эта головушка привязана,
Привязана головушка, прикована?
Ради девки, ради бляди, ради сводницы,
Ради сводницы, всё душегубницы».
Эта речь-то татарину не влюбилася,
Выскакивает татарин из бела шатра,
Вытягивае у Ивана Годиновича
С колчана у его как ведь тугой лук,
А й берет у его калену стрелу,
А й тугой лук он натягиват,
Калену стрелу всё направливат,
А й хочет стрелить сизыих малыих голубов.
Иванушко Годинович
У сыра дуба приговариват:
«Уж ты батюшко мой тугой лук,
Уж ты матушка калена стрела!
Не пади-ко, стрела, ты ни на воду,
Не пади-ко, стрела, ты ни на гору,
Не пади-ко, стрела, ты ни в сырой дуб,
Не стрели сизыих малыих голубов, —
Обвернись, стрела, в груди татарские,
В татарские груди во царские,
А й вырви-ко сердце со печенью
Добрым людюшкам на сгляжениё.
А й старым старухам на роптание,
Черным воронам всё на граяньё,
А й серым волкам всё на военьё».
А й не пала стрела ведь ни на воду,
А й не пала стрела ведь ни на гору,
А й не пала стрела ведь ни в сырой дуб,
Не стреляла сизыих малыих голубов, —
Обвернулась стрела в груди татарские,
А й в татарские груди во царские,
А й вырвала сердце со печенью
Добрым людюшкам на сгляжениё,
А й старым старухам на роптание,
Черным воронам всё на граяньё,
А й серым волкам всё на военьё.
А й тут-то Настасьюшко заплакала:
«Я от бережка откачнулася,
Я ко другому не прикачнулася»
Испроговорит Иванушко Годинович:
«Отвяжи-ко, Настасья Митриёвична,
От того ли меня от сыра дуба».
Говорит Настасья таково слово:
«Ай же ты Иванушко Годинович!
Отвязала бы я тя от сыра дуба, —
А й будешь ты меня ведь всё бити-мучити»
Говорит тут Иванушко Годинович:
«Ай же ты Настасья Митриёвична!
Я не буду тебя бити-мучити,
Только дам три науки молодецкиих,
Молодецкиих науки княженецкиих».
Эта речь-то Настасье не влюбилася,
А й выскакивает из бела шатра,
А й на тую ль на площадь доброву зеленую,
А й берет в руки саблю вострую,
А й замах держит на Иванушко Годиновича,
А й хоче у него отсечь прочь буйну голову.
А й богатырское сердце разгорелося,
Сходился Иванушко у сыра дуба, —
Сырой дуб к зени приклоняется,
Сам весь в штильцы прищербается.
Отходил Иванушко Годинович
На свою волю от сыра дуба,
А й хватае Настасьюшку за желту косу,
Сбивае Настасью о сыру землю,
Отсек у ней губы ведь как с носом прочь:
«Этых мест мне не надобно, —
Этыма местамы несчастливым целовалася».
Копал глаза со косицами:
«Этых мест мне не надобно, —
Этыма местамы несчастливым смотрелася».
Отсек у ей руки по локотам прочь:
«Этых мест мне не надобно, —
Этыма местамы несчастливым обнималася».
Отсек у ей ноги по коленам прочь:
«Этых мест мне не надобно, —
Этыма местамы несчастливым заплеталася».
А й только Иванушка женат бывал,
А й женат бывал, он с женой сыпал.
А й скоро женился, да не с кем спать.