Славянская хроника. Книга первая, часть 4

61. ЗАВОЕВАНИЕ ЛАЦЕБОНЫ

Второе же морское войско, собранное в Колонии и других прирейнских городах и, кроме того, на берегах реки Визеры, начало плавание по широкому пространству океана, пока не прибыло в Британию. Починив здесь в течение нескольких дней свои корабли и присоединив к себе немалый отряд англов и бриттов, они распустили паруса в направлении Испании и пристали к знаменитому португальскому городу в Галатии 1, чтобы поклониться св. Якову 2. Король же Галатии 3, приятно обрадованный прибытием паломников, просил, если они уж вышли сражаться во имя господа, оказать ему помощь против Лацебоны 4, жители которой сильно беспокоили христианские страны. Склонившись к его просьбе, они выступили .в Лацебону с большим количеством кораблей. Король же отправился сухопутным путем и тоже повел сильное войско. И так город был осажден и с суши и с моря. Много времени ушло на осаду этого города. И когда, наконец, он был взят и язычники разбиты, король Галатии обратился к крестоносцам с просьбой, чтобы, предварительно разделив между собой по-товарищески добычу, они отдали ему пустой город. И здесь была создана христианская колония, существующая и сейчас. Это было единственное из всего осуществленного .войском крестоносцев предприятие, которое так счастливо закончилось.

62. О НИКЛОТЕ

Третье войско крестоносцев предприняло поход против. славянских народов, а именно, против соседящих с нами бодричей и лютичей, чтобы отомстить за уничтожение и смерть, причиняемые ими христианам, главным образом данам. Начальниками этого похода были Адельберо, [архиепископ] гамбургский 5, и все саксонские епископы, кроме того, молодой герцог Генрих 6, герцог из Церинге Конрад 7, [144] маркграф из Сальтвиделе 8, Адальберт, Конрад из Витина 9. Никлот, услыхав, что в скором времени будет собрано войско, чтобы уничтожить его, созвал весь народ свой и начал строить замок Дубин 10, который мог бы послужить для народа убежищем в случае необходимости. И отправил он посольство к графу Адольфу, напоминая ему о союзе, который они заключили, и вместе с тем прося его предоставить ему возможность побеседовать с ним и посоветоваться. И когда граф не согласился, говоря, что это было бы неосторожно с его стороны, ибо могло бы нанести обиду другим государям, он велел передать ему через послов: “Я решил быть глазами и ушами твоими в земле славянской, которую ты начал заселять, чтобы славяне, которые некогда владели вагрской землей, не причиняли тебе обид, оправдываясь тем, что они несправедливо лишены наследия своих отцов. Почему же ты оставляешь друга своего в пору нужды? Разве дружба не проверяется в несчастье? До сих пор я удерживал руку славян, и они не причиняли тебе вреда, теперь же я могу отнять свою руку и предоставить тебя себе самому, потому что ты с презрением отверг друга своего, забыл о договоре и отказал мне во встрече с тобой в минуту нужды”.

И поведали послы графа Никлоту: “Наш господин в этот раз не может беседовать с тобой, потому что этому препятствуют известные тебе обстоятельства. Так сохрани же доверие к нашему господину и свои обязательства по отношению к нему и, если увидишь, что славяне втайне готовят войны против него, окажи ему поддержку”. И Никлот обещал. И тогда сказал граф жителям своей земли: “Имейте надзор за скотом и имуществом вашими, чтобы они случайно не подверглись разграблению со стороны воров или разбойников; об общей безопасности будет моим делом заботиться, чтобы вы не подверглись какому-нибудь непредвиденному нападению войска”. Ибо этот мудрый муж полагал, что своей хитростью он предотвратил неожиданные удары войны. Но дела сложились иначе. [145]

63. СОЖЖЕНИЕ КОРАБЛЕЙ

Никлот, чувствуя, что выступление в задуманный поход неизбежно, тайно подготовил морское войско и повел корабли к устью Травны с намерением разорить всю вагрскую землю прежде, чем саксонское войско вольется в ее пределы. Вечером же он отправил посла в Зигеберг потому, что обещал графу оказать ему поддержку. Но посольство это оказалось ненужным, ибо граф отсутствовал и не было времени, чтобы собрать войско. На рассвете дня, в который с благоговением поминаются страсти святых Иоанна и Павла (1147 26 июня), морское войско славянское спустилось в устье Травны. Жители города Любека, услыхав шум, производившийся войском, позвали мужей города, говоря: “Мы слышим сильный шум, как будто рокот приближающейся толпы, и не знаем, что это такое”. И они послали в город 11 и на рынок предупредить о грозящей опасности. Но опьяневшие от обильных возлияний люди не могли двинуться ни по дороге, ни на кораблях, пока, окруженные врагами, не потеряли из-за подброшенного огня своих кораблей, нагруженных товарами. В тот день было убито около 300 и больше мужей 12. Священник, монах Родольф, бежал в замок, но был настигнут язычниками, которые нанесли ему тысячу ран и убили его. Находившимся в замке в течение двух дней пришлось выдерживать самую жестокую осаду. Два отряда конницы промчались через вагрскую землю и асе, что нашли в предместье Зигеберге, истребили. Округ, называемый Даргунским, и все земли, расположенные вниз от Травны и заселенные вестфальцами, голландцами .и другими чужеземными народами, были поглощены ненасытным огнем. Они [славяне] убили храбрых мужей, которые пытались с оружием в руках оказывать им сопротивление, и увели их жен и детей в плен. Но мужей гользатских, которые обитают за Травной, к западу от Зигеберга, они пощадили и, остановившись на полях селения Кузалины, не стали продвигаться дальше. Кроме того, [146] славяне не опустошили деревень, которые были расположены в полях Свентинефельд и тянулись от рени Свалы вплоть до реки Агримесов и Плуньского озера, а также не тронули имущества людей, там живущих. И повторяли в то время все уста, что эту беду навлекли якобы гользаты из ненависти к пришельцам, которых граф отовсюду привлекал к заселению страны. Вот поэтому одни только гользаты и не испытали общего несчастья. Но и город Утин 13, благодаря своему месторасположению — естественной укрепленности — уцелел тоже.

64. О ПРЕСВИТЕРЕ ГЕРЛАВЕ

Я хочу рассказать об одном деле, заслуживающем право сохраниться в памяти потомков. Разорив вагрскую землю, как им хотелось, славяне пришли в конце концов в округ Сусле, имея намерение разорить бывшую там колонию фризов, население которой исчислялось в 400 и более мужей. Когда славяне прибыли сюда, едва ли сотня фризов находилась в маленькой крепости, остальные возвратились на родину, чтобы привести в порядок оставшиеся там хозяйства. Когда все то, что было вне крепости, славяне сожгли, тогда те, кто в крепости оставался, поняли, какое жестокое нападение им угрожает. И правда, в течение целого дня их храбро осаждали 3 тысячи славян и уже предвкушали свою несомненную победу, в то время как фризы оттягиванием боя старались отдалить свою гибель. Но когда славяне увидели, что без кровопролития победа им не достанется, они пообещали фризам жизнь и целость членов, если, выйдя из крепости, они сдадут оружие. И тогда некоторые из осажденных в надежде сохранить жизнь начали добиваться того, чтобы сдать крепость. Обличая их, мужественный священник сказал: “Что это вы, о мужи, хотите делать? Вы думаете, что, сдавшись, вы сможете сохранить себе жизнь, что язычникам можно доверять? Вы заблуждаетесь, о мужи соотечественники, неразумно такое мнение. Разве вы не [147] знаете, что среди .всех пришельцев нет ни одного народа, более гнусного для славян, чем фризы? Поистине, наш запах кажется им зловонием. Зачем же жертвуете вы жизнью вашей, зачем добровольно спешите к гибели своей? Именем господа, создателя мира, которому нетрудно в скором времени спасти нас, призываю вас, чтобы вы еще немного испытали силы свои и вступили в бой с неприятелем. Пока мы окружены этим валом, пока мы владеем своими руками и оружием, мы еще можем надеяться сохранить жизнь. Если же мы лишимся оружия, то, кроме позорной смерти, нам ничего не останется. Поэтому погрузите сначала мечи свои, добровольной выдачи которых они требуют, во внутренности их и отомстите за кровь вашу. Пусть узнают они вкус храбрости вашей и пусть не возвращаются с победой без кровопролития”. И, говоря так, он явил им отвагу своего духа и, бросившись к воротам с одним лишь мужем, разогнал вражеские отряды и собственной рукой умертвил громадное число славян. Лишившись в конце концов одного глаза и раненный в живот, он сражался без передышки, являя как бы божественную .силу и духа и плоти. Славные сыновья Сарвии 14 или Маккавеи 15 сражались некогда ничуть не лучше, чем этот священник Герлав и небольшое число мужей в замке Сусле. И отстояли они крепость от рук разорителей.

Услыхав об этом, граф собрал войско, чтобы вступить в бой со славянами и изгнать их из своей страны. Когда слух об этом дошел до славян, они вернулись на свои корабли и отплыли, увозя пленников и разную добычу, захваченную в земле вагров.

65. ОБ ОСАДЕ ДИМИНА

Между тем всю Саксонню и Вестфалию облетел слух о том, что славяне совершили вылазку и, таким образом, первыми начали войну. Тогда все это войско, носящее знак креста, поторопилось спуститься в землю славян, чтобы покарать их за недоброжелательность. Разделившись, они [148] осадили две крепости — Дубин и Димин — и изготовили много машин против них. Пришло также и войско данов к присоединилось к тем, которые осаждали Дубин, и от этого осада усилилась. В один из этих дней находившиеся в осаде заметили, что войско данов действует вяло, ибо те, которые дома настроены воинственно, вне его обычно трусят; и, совершив внезапную вылазку, они убили многих данов и удобрили землю их трупами. Оказать им помощь было невозможно, так как между ними лежало море. Поэтому исполненное гнева войско тем упорнее продолжало осаду. И говорили между собой вассалы герцога нашего и маркграфа Адальберта: “Разве земля, которую мы разоряем, не наша земля, и народ, с которым мы воюем, не ваш народ? Почему же мы оказываемся врагами самим себе и сами уничтожаем доходы свои? Разве этот удар не падает и на головы повелителей наших?” И начали они с этого дня чинить всякие волнения в войске и облегчать осаду частыми перемириями. И каждый раз, когда славяне в стычке бывали разбиты, они удерживали войско от преследования бегущих и не давали ему овладеть крепостью. В конце концов вашим это надоело, и был заключен такой договор, что славяне принимают христианскую веру и отпускают данов, которые находились у них в плену. И тогда многие притворно приняли крещение, а из плена отпустили всех стариков и непригодных [людей], остальных же, которые здоровьем были крепче и более приспособлены для работы, задержали. Таким образом, этот великий поход закончился умеренным успехом 16. А тотчас же после этого еще худшее время настало, потому что славяне не выполнили своего обещания креститься и не удержали рук своих от опустошения Дании.

66. О ГОЛОДЕ

Граф наш, стараясь наладить поколебленную дружбу, заключил мир с Никлотом и остальными восточными славянами. Однако он не вполне им доверял потому, что они [149] первые нарушили договор и предали землю его великому опустошению. И он начал ободрять народ свой, подавленный вражеским разорением, и просил его, чтобы он не поддавался несчастьям, памятуя, что маркоманы 17 должны обладать большим терпением и не щадить крови своей. И прилагал большое усердие в выкупе захваченных в плен.

Но что сказать мне о пастыре Христовом Вицелине ? Среди этого бедствия, когда ярость язычников многих так сильно разорила, а недостаток в припасах породил голод, он убедительно просил всех, кто был в Фальдере и Кузалине, не забывать о бедняках. Необыкновенное усердие проявлял в этом деле муж господень Тетмар, распределяя и подавая милостыню беднякам,— он, помощник верный и благоразумный, везде столь милосердный, везде столь щедрый, так что всего того, что я о нем говорю, чрезвычайно мало для его восхваления. Очевидно, исполненное сострадания, сердце этого пастыря издавало сладчайшее благоухание, и у врат монастыря всегда лежали такие толпы нуждающихся, ожидавших милостыни из рук мужа господня, что, казалось, благодаря щедрости этого мужа, место это может впасть в бедность. Тогда управляющие хозяйством стали запирать двери закромов, чтобы монастырь не понес случайно ущерба. Что же сделал муж господень? Не будучи в состоянии переносить вопли бедняков и сам не имея под рукой ничего, что можно было бы им дать, начал этот муж проявлять еще большую заботу и стал обходить закрома, искусно разыскивая входы в них, и, тайно их обнаружив, поступал подобно грабителю, подавая беднякам ежедневно по возможности. Заслуживающие доверия лица рассказывали нам, что опустошенные в те дни амбары чудесным образом вновь наполнялись провизией. Не подлежит сомнению, что дело это находит подтверждение в деяниях Илии и Елисея 18, подражатели которым как в области добродетели, так и в области чудес до наших дней имеются. [150]

67. О СМЕРТИ ЭТЕЛЕРИЯ

Прошло немало времени, пока вагрской земле удалось оправиться от пережитого бедствия, и вот уже с севера новые войны надвинулись и добавили горести к горестям, раны к ранам. После убийства Эрика, по прозвищу Эмуна, осталось трое потомков королевского рода, а именно: Свен, сын этого Эрика, Вальдемар, сын Кнута, и Кнут, сын Магнуса 19. Поскольку все они были пока еще .в детском возрасте, то, пo решению данов, над ними был поставлен опекун, некий Эрик, по прозвищу Спак 20, который и принял под свое покровительство государство ,и подрастающих государей. Был это муж миролюбивый. Он спокойно управлял вверенным ему государством, оказывая ярости славян недостаточное противодействие. Ибо разбои славян в то время более обычного усилились. Чувствуя приближение дня своей смерти, Эрик созвал трех юных королей и, обратившись за советом к вельможам, Свена поставил на королевство; Вальдемару же и Кнуту велел удовольствоваться отцовским наследством. И приведя, таким образом в порядок дела, он скончался. Вскоре сын Магнуса, Кнут, нарушив распоряжение своего опекуна, сделал попытку насильно захватить трон и начал большую войну против Свена. Вальдемар стал на сторону Свена, и вся Дания взволновалась. В северной части неба великие знамения показались в виде как бы огненных факелов, алых, как человеческая кровь. Знамения эти не обманули. Кто же не знает о нанесенных поражениях, нанесенных, говорю я, во время этой войны?

Каждый из обоих королей старался привлечь нашего графа 21 на свою сторону, и они отправляли послов с дарами, предлагая много и обещая еще больше. Графу понравился Кнут, и после беседы с ним он признал себя его вассалом. Жестоко отплатил за это Сван. Взяв с собой вооруженный отряд, он перешел в вагрскую землю, поджег Альденбург и разрушил всю приморскую область. Уйдя потом оттуда, он поджег предместье Зигеберг, и прожорливое пламя поглотило все. что было в его окрестностях. [151]

Виновником этого бедствия был некий Этелерий, дитмарш по рождению. Он получил поддержку у богатых данов, привлек на свою сторону всех храбрых гользатов и, став королевским военачальником, вознамерился изгнать графа из его земли, а владения его присоединить к Данскому королевству. Когда это стало известно графу, он отправился к герцогу 22, прося, чтобы тот его защитил. Ибо оставаться в Гользатии ему было небезопасно, потому что вассалы Этелерия поднялись и угрожали его жизни. Если кто-нибудь хотел стать вассалом Этелерия, он шел к нему и получал от него в дар плащ, щит и коня, и подкупленные такого рода дарами мятежники заполнили всю землю. Тогда повелел герцог всему народу гользатов и штурмаров, чтобы если где-нибудь будут обнаружены вассалы Этелерия, пусть они или отрекаются от своего вассальства, или уходят из страны. И было так сделано, и весь народ поклялся, что будет подчиняться приказу герцога и повиноваться своему графу. И тогда этот муж вновь заключил дружбу с гользатами после того, как мятежники или вернули себе его милость, или были изгнаны из страны.

И отправил граф послов к Кнуту, требуя, чтобы тот скорее с войском пришел, чтобы им вместе подавить Свена. Сам же с 4-тысячным войском поспешил к Шлезвигу ему навстречу. И раскинули они лагери на большом расстоянии один от другого. Свен же с немалым войском находился в городе Шлезвиге. Тогда Этелерий, военачальник Свена, видя, что беда удвоилась и большое войско пришло, чтобы их осадить, с коварным умыслом отправился к Кнуту и, дав денег начальникам войска, уговорил юного Кнута, чтобы тот без ведома графа Адольфа возвратился в землю свою и распустил войско, всех по домам своим. Заключив с ним перемирие, он дал обещание, что без войны восстановит мир в Дании. Совершив все так, как ему было угодно, Этелерий вернулся в Шлезвиг, намереваясь утром вступить в бой с графом и внезапно убить его. Но в тот вечер был в Шлезвиге один из домочадцев графа, и, чувствуя [152], что что-то готовится втайне, он поспешно переправился через озеро и, придя в лагерь, сказал графу: “Обманут ты, о граф, обманут и обречен на гибель. Кнут и войско его, на помощь которым ты сюда прибыл, вернулись в землю свою, ты же один здесь оставлен. А Этелерий намеревается прийти сюда и на рассвете сразиться с тобой”. Тогда граф, весьма удивленный таким обманом, сказал своим: “Поскольку мы находимся среди леса и лошади наши изнурены от голода, то хорошо было бы нам уйти отсюда и поискать удобное место для лагеря”. Тогда войско почувствовало, что граф расстроен неблагоприятным известием, и сняло лагерь с места, которое называется Кунингисхо, и повернуло путь к Эгдоре. И воины двигались с такой поспешностью, что, когда граф достиг Эгдоры, из 4 тысяч войска с ним оказалось едва 400 [человек]. Ободряя их, граф сказал: “Хотя напрасный страх и обратил в бегство наших братьев и друзей, несведущих в этом деле, однако мне кажется полезным, чтобы мы остались здесь охранять нашу страну, пока не узнаем точнее от направленных [нами] послов, что делают наши враги”. И он тотчас же отправил послов, чтобы те донесли об истинном положении вещей. После того как те были схвачены под Шлезвигом и закованы в цепи, Этелерий сказал господину своему королю: “Теперь следует поторопиться и выступить с войском, ибо покинутый своими граф несомненно отдастся в руки наши. Убив его, мы пойдем в его страну и поступим с нею, как нам заблагорассудится”. И они отправились с сильным войском. Граф же, разгневанный тем, что послы, как было условлено, не вернулись, отправил других послов, которые, увидав неприятеля, поспешно донесли об этом графу. Тот, хотя и был в душе огорчен малочисленностью своих сил, решил, однако, принимая во внимание их доблесть, сражаться, и сказал своим: “Вот настало время, о друзья, когда .можно будет узнать, кто тот смелый и доблестный муж, который готов был бы добровольно принять гибель. Мои соотечественники часто с насмешкой упрекали [153] меня, что у меня якобы женское и трусливое сердце и что удары войн я отражаю скорее словом, чем рукой. Разумеется, я не действовал безрассудно. И зато сколько раз мы смогли без кровопролития уберечь себя от войны. Но теперь, когда ужасная опасность требует приложения рук, можно будет увидеть, женская ли у меня, как вы говорите, душа. Теперь, даст бог, вы сможете лучше рассмотреть, что у меня сердце мужа. Я успокоюсь, если ваше желание совпадет с моим и если вы, принеся присягу, станете со мной на защиту отечества. Ибо в настоящее время только сражение может спасти и от постыдного бегства и от несомненного разорения нашего отечества”.

Когда граф закончил свою речь, приверженцы приветствовали его и под великой присягой обязались, что будут твердо стоять во имя спасения своего и своего отечества. И тогда граф велел разрушить мост и поставил стражу в тех местах, где река была проходима. Тут пришел посол и сказал, что неприятель переправился у деревни, которая называется Скуллеби.

Итак, вознеся молитву господу, граф поспешил, пока не переправилось все войско, вступить в бой с теми, которые уже переправились. И тотчас же, как только они столкнулись, граф был сброшен с коня. На помощь ему пришли двое рыцарей; они подняли его и опять посадили на коня. Битва была жаркая, и было неясно для той и другой стороны, которая из них победит, пока один из сторонников графа не закричал громко, требуя, чтобы подрубили колени лошадям, на которых сидели враги. И случилось, что когда лошади упали, то с ними упали и закованные в панцири седоки и были поражены нашими мечами. Погиб Этелерий, а остальные знатные были или убиты, или взяты в плен. Увидев это с другого берега реки, король и [люди], бывшие с ним, обратились в бегство и вернулись в Шлезвиг. И граф тоже вернулся, покрытый славой своей победы, ведя замечательных пленников, деньгами [от выкупа] которых изрядная часть его долгов была покрыта 23. [154]

С этих пор он стал проявлять особую заботу о своей земле. Ибо каждый раз, когда доходила до него весть о каком-нибудь движении со стороны Дании или славян, он тотчас же собирал войско в удобном месте, а именно в Травенемюнде 24 или над Эгдорой, и всегда были послушны приказам его народы гользатов, штурмаров и маркоманов. Согласно существующему обычаю, маркоманами называются собравшиеся с разных сторон народы, населяющие марку. Очень много марок имеется и в славянской земле. Из них не самой худшей является наша вагрская земля, где имеются мужи храбрые и опытные в битвах как с данами, так и со славянами. Обязанности графа выполнял над всеми ними наш граф 25. Он вершил суд над народом своим, примиряя несогласия и освобождая угнетенных из рук могущественных. К духовенству он был чрезвычайно благосклонен и не допускал, чтобы кто-либо делом или словом его обидел. Много труда приложил граф к укрощению мятежей среди гользатов. Ибо этот свободолюбивый и упрямый народ, народ дикий и необузданный, отказался нести иго мира. Но высокий разум этого мужа победил их, и восторжествовала мудрость его в них. Он старался привлечь их к себе многочисленными дарами, пока не надел узды на этих, говорю я, диких ослов. Если бы кто захотел, тот может убедиться, что хотя внешне этот народ не изменился, однако

Те, что личиной главу прикрывали обычно

И расставляли коварно сеть для хищений своих и крали то, что не могли отнять силой, — тот может убедиться, говорю я, что они изменили свои нравы и снова обратили шаги свои на путь мира. А разве это не “изменение десницы всевышнего” 26?

После этого граф помирился с королем данов, Свеном. Ибо тот, счастливый многочисленными победами, изгнал Кнута из страны и принудил его, прогнанного в Саксонию, жить вне отечества, у преславного архиепископа Гартвига, который, происходя из знаменитого рода 27, имел громадные владения. [155]

68. О ГЕРЦОГЕ ГЕНРИХЕ

В то время юный наш герцог взял себе в жены Клементию, дочь Конрада, герцога из Церинге 28, и начал править во всей земле славянской, постепенно мужая и набираясь сил.

Каждый раз, как славяне наносили ему обиды, он всегда простирал на них длань Марса, и они отдавали, ему все, что он пожелал потребовать, лишь бы сохранить себе жизнь и отечество. Но ни в одном из походов, которые он успешно, будучи еще юношей, на Славию совершал, о христианстве и не вспоминалось, [но] только о деньгах. Ибо они [славяне] все еще поклонялись идолам, а не богу, и предпринимали разбойничьи набеги на земли данов.

69. ОБ АРХИЕПИСКОПЕ ГАРТВИГЕ

Гартвиг, архиепископ гамбургский, видя, что в Славии царит мир, решил восстановить у славян епископства, разрушенные некогда яростью язычников, а именно, епископства Альденбургское, Рацисбургское и Микилинбургское. Из них Альденбургское основал Оттон I Великий, подчинив ему полабов и бодричей от границ страны гользатов до реки Пены и города Димина. И первым епископом в Альденбурге поставил он Марка. После него вторым был Эквард, третьим — Ваго, четвертым — Эзико, пятым — Фольхард, шестым — Рейнберт, седьмым — Бенно, восьмым — Мейнер, девятым — Абелин, десятым — Эзо. Во времена его [Оттона] в Гамбургской церкви возвышался великий Адальберт. Из тех чужеземных епископов, которых он держал на своем столе, Иоанна он поставил епископом в Микилинбурге, а Ариста—в Рацисбурге, н, таким образом, Альденбургская кафедра распалась на три епископства 29. После того как по соизволению божьему и за грехи человеческие христианская религия в Славии прекратилась, эти епископства пустовали в течение 84 лет, вплоть до [156] времен архиепископа Гартвига. Благодаря благородству своего происхождения известный обеим верховным властям 30, последний приложил много трудов, чтобы восстановить суфраганные епископства во всей Дании, Норвегии и Швеции, которые, как вспоминают древние, некогда принадлежали к Гамбургской церкви. Но когда ни повиновением, ни разными подкупами он ничего ни у папы, ни у императора не добился, то, чтобы совсем не лишиться суфраганов, он вознамерился восстановить давно уже уничтоженные епископства в Славии. И, пригласив достопочтенного пастыря Вицелина, он посвятил его в епископы альденбургские 31, ибо тот был уже в преклонном возрасте и уже 30 лет прожил в земле гользатов. Затем в Микилинбург он поставил Эммегарда 32. Оба были посвящены в Россевельде и отправились в страну нужды и голода, где было обиталище сатаны и всякого духа нечистого.

Все это было сделано без ведома герцога .и графа нашего. И поэтому случилось, что дружба, которая существовала до сих пор между Вицелином и нашим графом, теперь нарушилась, хотя раньше граф почитал его, как отца. И он взял себе все десятины за этот год, которые полагались новому епископу, и не оставил от них никаких следов. Тогда епископ пришел к герцогу, чтобы попросить у .него прощения, и был им принят с почестями и уважением. И сказал ему герцог: “Достойно было бы, о епископ, чтобы я не приветствовал и не принимал вас, так как вы это звание приняли без ведома моего. Это я должен был этим делом распорядиться, особенно в стране, которую отцы мои, при покровительстве божьем, щитом и мечом завоевали и передали мне в наследство, чтобы я владел ею. Но так как мне давно известна ваша святость и отцы наши искони тоже испытывали вашу верность, решил я ваш поступок предать забвению и со всей милостью согласиться на пожалование вам этого почетного места при том условии, что вы согласитесь принять епископскую инвеституру из моих рук. Благодаря такому договору дела ваши могли бы успешно продвинуться [157] вперед”. Но эта речь показалась епископу опасной потому, что она шла против обычая. Ибо право облекать властью епископа принадлежало только императору 33.

Тогда один из приближенных герцога, Генрих из Вита 34, муж могущественный, воинственный и друг епископа, сказал ему: “Поступайте так, как вам выгодно, приблизьтесь к господину нашему и выполните его волю, чтобы опять были воздвигнуты церкви в Славии и вашими руками направилось служение господу. В противном случае ваш труд будет бесполезен, ибо ни император, ни архиепископ не смогут поддержать ваше дело, если мой господин будет противиться. Потому что господь ему дал всю эту землю. Разве что-нибудь такое важное требует от вас господин мой, что являлось бы для вас недозволенным или постыдным? Сколь лучше и легче пойдет дело и сколь великие плоды оно принесет, если господин мой примет посох и отдаст его в руки ваши в знак инвеституры и, кроме всего прочего, вы станете другом герцога и будете пользоваться почетом среди народов, к которым пойдете, чтобы обратить их”.

Епископ попросил предоставить ему время, чтобы он мог поразмыслить над этими словами. Отпущенный с миром, он прибыл в Бардевик, где находился несколько дней, пораженный смертельным недугом, ибо там постиг его паралич, которым он, видимо, страдал до самого конца своей жизни. Когда болезнь несколько затихла, его перевезли в повозке в Фальдеру, но долгое время недуг не давал ему возможности заниматься делами церкви. Ибо к бремени возраста еще прибавилась болезнь. И когда господь дал ему силы, от отправился в Бремен посоветоваться с архиепископом и духовенством относительно того предложения, которое сделал ему герцог. И они все вместе единодушно стали выражать свое недовольство, говоря: “Мы знаем, о достопочтенный епископ, что вашей святости лучше известно, как следует вам поступить в отношении такого предложения. Но если вы пришли к нам, чтобы услышать наш совет, то мы вам кратко ответим, как мы это понимаем. Первое [158] , что надо принять во внимание,—это, что инвеститура епископов предоставлена только императору, который единственно всех превосходит и после, бога среди сынов человеческих самый выдающийся. Чести этой они [императоры] не без великих жертв добились. И самые достойные из императоров не так легко достигли того, чтобы их называли господами над епископами, но заплатили за этот проступок громаднейшими государственными богатствами, которыми церковь самым щедрым образом одарили, самым приличествующим образом украсили, так что она не считает презренным подчиняться в малом и не считает постыдным склоняться перед одним, благодаря чему может господствовать над многими. Ибо где есть такой герцог или маркграф, или правитель государства сколь угодно великий, который не предложил бы епископам руки своей и, отвергнутый, не навязывал бы себя снова, кстати это или некстати? Они наперерыв стараются стать вассалами церкви, стать участниками ее владений. И вы погубите эту честь и нарушите эти права, созданные .великими авторитетами? И вы протянете руку вашу этому герцогу, чтобы, следуя вашему примеру, те, кто были господами над государями, стали слугами государей? Не приличествует вашему возрасту, достаточно зрелому для украшения такой почестью, чтобы из-за вас печали происходить злоупотребления в доме господнем. Да минует вас такое решение. Ибо если необузданный гнев государя обрушится на вас, то разве не лучше будет пожертвовать состоянием, чем честью? Пусть отнимут, если захотят, десятины, пусть, если угодно, закроют вам доступ в ваш диоцез, такую неприятность еще можно перенести. У вас есть во всяком случае церковь в Фальдере, вы можете оставаться в этом безопасном месте и спокойно ожидать спасения от господа”.

Такими и подобными речами они удержали его от того, чтобы он выполнил желание герцога. И, конечно, такое решение породило многочисленные помехи для нового рассадника веры, ибо когда бы ни пошел наш епископ к герцогу [159], желая спросить что-либо по делам церкви, тот отвечал, что готов на все, чего требует польза, если прежде ему будет оказана надлежащая честь, в противном же случае напрасно идти против течения реки. И смиренный епископ легко бы склонился к тому, чтобы ради блага церкви выполнить желание герцога, жаждущего светских почестей, если бы архиепископ и остальное бременское духовенство не противились этому. Ибо они сами, будучи тщеславны, пресыщенные богатствами своей достаточно окрепшей церкви, считали, что этим поступком было бы задето их достоинство, и заботились не столько о доходах, сколько о количестве суфраганных кафедр. Это особенно заметно было и в том, что архиепископ чинил нашему епископу большие обиды во владениях Фальдерской церкви, отнимая некоторые из них, не давая ему спокойно оставаться в том месте, которое сам ему выделил. И вот ты видишь мужа, некогда обладавшего великим именем и свободой и вполне владевшего собой, а после того, как он принял звание епископа, как будто связанного какими-то узами, смиренно просящего у всех. Ибо человек, от которого зависело спокойствие его и на которого он возлагал все надежды [архиепископ], совратил его с пути разума и мира, чтобы он не приблизился к тем, благодаря которым доходы церкви могли разрастись. И он делал то, что позволяло ему положение того времени, посещал церкви своего диоцеза, возвещая народам спасение и доставляя им по обязанности своей службы дары духовные, хотя сам, однако, не пожинал у них даров временных, так как граф отнял у него право на десятины.

В то время был им освящен храм в Кузалине, по-другому Гагересторп называемой. И церковь в Борнговеде была тогда же освящена. И пришел он в новый город, что Любеком называется, чтобы укрепить живущих там, и освятил здесь алтарь во имя господа. Возвращаясь оттуда, он посетил Альденбург, где некогда находилась кафедра епископа, и был принят язычниками, жителями этой земли. [160] Богом их был Прове. Имя же жреца, который возглавлял их суеверия, было Мике. Князя же этой земли звали Рохель и был он из рода Крута, великий идолопоклонник и злодей. И начал епископ господень наставлять язычников на путь истины, каким является христианство, убеждая их. чтобы, оставив своих идолов, они поспешили к купели возрождения. Но лишь немногие из славян обратились к вере, ибо еще велика была их слабость и сердца государей не были еще расположены к тому, чтобы обуздать сердца разбойников. И дал епископ деньги дровосекам на расходы по храму и начали строить церковь у вала древнего города, куда по воскресеньям жители всей земли имели обыкновение собираться на рынок.

70. О ГРАФЕ АДОЛЬФЕ

В те дни герцог собрал войско, намереваясь отправиться в Баварию к потребовать герцогство, которое занимал отчим его, Генрих, брат короля Конрада 35. И тогда пришел к нему в Люнебург наш епископ и стал просить, как всегда имел обыкновение, об обеспечении для своего .епископства. Герцог же сказал ему: “Я сделаю, как вы просите, если вы согласитесь оказать мне честь”. На что епископ ответил: “Ради того, кто для нас унизился, я готов самого себя отдать в собственность любому из ваших вассалов, а тем более вам самим, кому господь даровал самую высокую власть среди государей по причине как вашего происхождения, так и вашего могущества”. И после этих слов он поступил так, как того потребовала необходимость, и через посредство посоха принял епископство из рук герцога. Успокоенный герцог сказал: “Поскольку мы видим, что вы повиновались воле нашей, то и нам надлежит оказать вам честь, достойную вашей святости, и отнестись к вашей просьбе более благосклонно. Но так как теперь мы готовимся в путь, а устройство вашего дела требует длительного времени, то пока мы жалуем вам деревню Бузу, которую [161] вы просили, с принадлежащей к ней Дулзаницей, чтобы вы выстроили себе дом посреди земли вашей и могли там ожидать нашего возвращения. И тогда, если господь будет милостив, мы охотно займемся устройством ваших дел”.

И герцог попросил графа Адольфа дать согласие на это пожалование. Граф ответил ему: “После того, как мой господин склонился к милосердию, нам надлежит спешно присоединиться к воле его и по мере нашей возможности содействовать ей. То владение, которое господин герцог жалует епископу, и я согласен пожаловать. Сверх того, не по обязанности, а из расположения я уступаю еще половину десятин, пусть они идут в распоряжение епископа потому, что дела его епископства еще не устроены”.

Итак, герцог neредал охрану славянской земли и земли нордальбингской нашему графу и, приведя в порядок дела в Саксонии, выступил с войском в поход, чтобы получить герцогство Баварское (1150).

А герцогиня Клементия продолжала пребывать в Люнебурге. И граф был самым блистательным человеком в доме герцога, и самым услужливым в повиновении герцогине, и самым главным ее советчиком. Поэтому почитали его князья славянские, а еще более короли данские, которые, будучи заняты своими внутренними войнами, старались превзойти друг друга в подарках ему. Кнут, который, бежав, жил в изгнании у архиепископа 36, собрав в Саксонии наемное войско, возвратился в Данию. И присоединились к нему почти все жители Ютландии. Услыхав об этом, Свен собрал морские силы и, переправившись через море, пришел в город Виберг 37, и короли начали битву, и были разбиты войска саксов и полностью истреблены. Обратившись в бегство, Кнут прибыл в Саксонию. Через некоторое время он опять вернулся в Данию и был принят фризами, обитавшими в Ютландии. И пришел Овен и вступил с ним в бой, а разбив, принудил бежать в Сакоонию. И когда Кнуту в его странствиях часто приходилось проходить через [162] Гользатию, наш благочестивый граф всегда ободрял его, предоставляя ему право свободного прохода и оказывая другие услуги человеколюбия. А Свен с великой жестокостью правил в Дании, всегда счастливый многими победами. Ярости славян он препятствовал теперь меньше, опутанный внутренними войнами. Рассказывают, однако, что как-то он нанес им великое поражение в Зеландии 38.

71. О НИКЛОТЕ

В те дни, когда герцог находился в отсутствии, пришел Никлот, князь земли бодричей, к герцогине Клементии в Люнебург и стал громко жаловаться перед ней и друзьями герцога, что хижане и черезпеняне начали понемногу бунтовать и противиться даням, которые платят по обычаю. И тогда были назначены граф Адольф с народом гользатов и штурмаров оказать поддержку Никлоту и подавить восстание непокорных. И граф выступил более чем с 2 тысячами избранных воинов. Никлот же тоже собрал войско из бодричей. И они отправились вместе в землю хижан и черезпенян и шли по неприятельской земле, уничтожая все огнем и мечом. И разрушили знаменитое языческое святилище с идолами и другими заблуждениями 39. Жители, видя, что у них нет сил сопротивляться, откупились громадными деньгами и недостававшее в данях покрыли с избытком. Тогда Никлот, обрадованный победой, выразил графу горячую признательность и, когда тот возвращался домой, проводил его до границы своей страны, проявляя самую тщательную заботу о его войске. И с того дня окрепла дружба между графом и Никлотом, и часто они сходились в Любеке или Травенемунде для беседы о благе обеих земель.

И мир царил в земле вагров и постепенно милостью божьей начал произрастать новый рассадник веры. Торговля же в Любеке тоже росла с каждым днем и увеличивалось .количество кораблей у его купцов. Епископ Вицелин начал [163] заселять остров, что назывался Бузу, и жил там под буком, пока не выстроили хижин, в которых они могли бы все поселиться. И начал он строить там церковь во имя господа и в память св. Петра, князя апостолов. Все необходимое для жилищ и для подлежащих обработке полей епископ достал из Кузалины и из Фальдеры.

В начале своего существования епископство было весьма скромным потому, что граф, во всем другом человек прекрасный, по отношению к одному лишь епископу оказался менее хорошим.

72. О КОРОЛЕ КОНРАДЕ

Когда все это происходило в земле славянской, наш герцог, будучи не совсем здоров, задерживался в Свевии и угрожал войной своему отчиму. Поддержку тому оказывал брат его, король, считавший несправедливым, чтобы кто-нибудь из государей владел двумя герцогствами. Маркграф Адальберт и многие другие из государей, услышав, что нашему герцогу приходится плохо и что он как бы заперт среди врагов, обратились к королю с просьбой, чтобы тот пришел с войском как можно скорее в Саксонию, осадил Брунсвик 40 и одолел друзей герцога. Король поставил стражу по всей Свевии, чтобы герцог случайно не ускользнул, а сам отправился в Гослярию 41, чтобы захватить Брунсвик и все замки герцога. Между тем наступало святое (1151 25 дек.) рождество Христово. Понимая, что замыслы короля во зло ему направлены и что уход из Свевии ему отрезан, герцог велел объявить всем своим друзьям, как свободным, так и служившим ему, чтобы в этот торжественный день они собрались в каком-нибудь городе на сейм. Он велел огласить этот приказ и довести его до слуха народа. Взяв с собой трех самых верных мужей, однажды вечером герцог переоделся и, уйдя из замка, отправился в ночное странствование и, пройдя посреди неприятельских засад, лишь на пятый день появился в Брунсвике. И, таким образом, друзья его, [164] до этого исполненные печали, неожиданно вновь обрели мужество. Лагерь же короля находился на близком расстоянии от Брунсвика, расположенный в месте, которое называется Генинге 42. И вот пришел посол к королю и сказал, что герцог появился в Брунсвике. Твердо убедившись в этом, король перестал двигаться вперед и возвратился в Гослярию, и так все, что было его усилиями предпринято, теперь в ничто обратилось.

Герцог же сумел защитить себя от окружавших его и злоумышлявших на его жизнь государей и сохранил за собой герцогство Саксонское, усиливаясь и укрепляясь с каждым днем. Но получить герцогство Баварское он не смог в течение всего времени, пока был жив король Конрад. Когда тот спустя недолгое время скончался 43, королевство после него наследовал Фредерик, его племянник, ибо у короля Конрада было много братьев, среди которых первыми были

Генрих, герцог баварский 44, и Фредерик, герцог свевский, Сын последнего, носивший то же имя, и был поставлен на королевство. Так, в лето от рождества Христова 1151-е на престол вступил Фредерик 45, первый король с таким именем, и возвысился трон его над тронами королей, которые в течение долгого времени до него были. Мудростью же и могуществом превосходил от всех обитателей земли. Мать его приходилась теткой нашему герцогу 46.

73. СМЕРТЬ СВЯЩЕННИКА ТЕТМАРА

Около этого времени в замке Винцебург был убит граф Гереман, муж могущественный, облагавший большими богатствами. И тотчас же между нашим герцогом и маркграфом Адальбертом начались споры из-за его замков и богатств. Чтобы их примирить, король созвал сейм в Марциполисе 47 городе в Саксонии, и повелел государям торжественно туда явиться. И, отправив посольство, призвал он к себе мятежных королей Дании, чтобы установить между ними при своем посредничестве справедливость. [165]

Тогда Кнут, в третий раз, как сказано выше, изгнанный из Дании, пришел к нашему герцогу, прося его, чтобы он согласился сопровождать его на сейм и оказать ему там поддержку. Короля же Свена сопровождал архиепископ 48, имея в своей свите среди многочисленных священников и почтенных мужей также епископа Вицелина.

Этот знаменитый сейм состоялся в Мерзебурге, и здесь государи Дании помирились. Свен был увенчан королевской короной (1152 18 мая), остальные признали себя его вассалами. Несогласия же, происходившие между герцогом и маркграфом, он не смог удалить, потому что гордые эти государи мало считались с увещаниями только что избранного короля. Архиепископ убеждал епископа Вицелина принять инвеституру из рук короля, что повлекло бы не выгоды для церкви, а ненависть герцога. Но тот не согласился, полагая, что разожжет этим непримиримый гнев герцога, ибо в этой земле только власть герцога признавалась.

Сейм был распущен. Епископ Вицелин возвратился в свой диоцез и здесь нашел святейшего мужа Тетмара ушедшим из жизни. Конечно, это причинило епископу громадное горе. Ибо этот сладчайший муж, всегда окруженный общим уважением, казалось, не имел никого себе равного в свое время.

Я расскажу вкратце и в общих чертах о его жизни. Еще до зачатия он был явлен своей святой матери, еще в колыбели был посвящен в служители алтаря и, порученный доброму пастырю, как лучший ученик, всегда упорно учился, вплоть до наступления зрелого возраста. Будучи учеником [Вицелина] в Бремене, товарищем его во Франции, он терпеливо нес иго своего наставника, согласно тому, как сказано у Иеремии: “Благо человеку, когда он несет иго в юности своей” 49. По возвращении домой и с уходом Вицелина, наилучшего наставника, в славянскую землю, он был предоставлен самому себе. Бременцы рассказывали, как он управлял школой в Бремене, как выполнял обязанности декана. Достаточно упомянуть о том, что после его отъезда, как [166] жаловался Бремен, свет этой церкви угас. В стремлении к лучшей жизни перебравшись в Фальдеру, он доставил своим присутствием большую радость Вицелину. Но и у всех других, которые находились в этом уголке ужаса и пустынного безлюдья, с прибытием такого гостя появились как бы новые лица. Спустя несколько лет, когда господь расширил пределы церкви, он был послан в Кузалину, что то же, что и Гагересторп, и это было для жителей нового поселения большим утешением. Ибо к пленным и разоренным он с таким милосердием на помощь приходил, что жертвования, казалось, превышали возможности этого еще молодого храма. Во время молитв и чтения слух его всегда был насторожен, обращен к входу; он слушал, не придет ли нуждающийся, не постучит и не попросит ли. Граф Адольф боялся его, потому что он обличал его проступки и при этом не щадил провинившегося. Жестокость сердца его, которую тот проявлял к епископу, этот достопочтенный пастырь старался смягчить, прикладывая пластыри, но болезнь побеждала все лекарства. Однако, слушая его, граф много [добра] сделал, зная его как мужа справедливого и святого. Когда исполнилось 10 лет жизни его [Тетмара] в этой земле, как раз в то время, когда епископ отсутствовал и находился в Мерзебурге, его постигла болезнь. Когда же братья, собравшись у ложа болящего, старались поддержать в нем надежду на возвращение здоровья, он горячо им возразил: “Не сулите мне, любезные братья, продолжения этой жизни, не угнетайте такими словами дух мой, уставший от странствований и стремящийся в отечество. Вот уже 10 лет прошло с тех пор, как я просил продлить жизнь мою ради этого моего дела, и был услышан. Теперь же, наконец, мне следует молить об отдыхе от трудов моих. И я уверен в постоянном милосердии божьем и надеюсь, что и эта моя просьба не окажется тщетной”.

Все увеличивались телесные страдания его, но с ослаблением тела не исчезала душевная бодрость. И исполнилось на нем сказанное у Соломона: “Крепка, как смерть, любовь... [167] реки и ветры не могли ее потушить” 50. Ибо в умирающем продолжала жить любовь, и она-то и поддерживала в слабеющем теле то душевное расположенно, которое давало братьям в их скорби утешение, в спорных делах наставление, в нравах назидание, а в сердцах друзей как бы запечатлевало последние и незабываемые следы прощания.

Он не забыл и о любезнейшем своем отце Вицелине и сердечно молился, чтобы господь направил его пути, и многократно изъявлял признательность ему за то, что через него открылись ему путь к спасению и надежда на царство божье. Тогда с братской заботой пришли к болящему настоятель Фальдерской церкви Эппо и священник Бруно и, исповедав его, выполнили над ним таинство миропомазания. С благоговением приняв его, укрепленный принятием частицы животворного тела господня, он продолжал возносить благодарственные молитвы. Ночью, когда наступил канун пятидесятницы (Мая 17), то есть в шестнадцатые календы июня, как всегда бодрствуя в молитве, он призывал ангелов, просил всех святых о покровительстве и, когда уже душа покидала тело, уста его все еще шевелились в молитве и исповедании славы божьей. О достойнейший священнослужитель, о славнейшая пред богом душа! Я сказал бы, что он был счастлив в течение жизни, но еще стал счастливее, достигнув ее конца, он, который после столь непродолжительного труда заслужил себе вечную славу у господа, а у людей расположение к святому поминовению.

74. О ПОХОРОНАХ ТЕТМАРА

Кончину этого достопочтенного пастыря задолго до нее предсказывал брат Лютберт, который, променяв службу мира сего на служение богу, вместе со слугой божьим Тетмаром ухаживал за бедняками, находившимися в больнице. Когда он посетил как-то однажды Фальдеру, лицо его выглядело более печальным, чем обычно, и было орошено слезами. Спрошенный о причине скорби, он ответил, что [168] скорбит справедливо, ибо в скором времени будет лишен присутствия любящего отца. Он признался, что был оповещен об этом не во сне, а когда бодрствовал, по откровению свыше. Недолгое время спустя после этого пророчества и последовала внезапная смерть пастыря. Братья же, которых искренняя любовь к этому мужу заставляла проливать слезы, вспомнив об этом предсказании, укрепились в сердце своем, почерпнули надежду и утешение.

Когда известие о кончине Тетмара пришло в Фальдеру, тотчас же были отправлены послы для перенесения туда тела его, так как, умирая, он усиленно об этом просил. Однако достопочтенные мужи, Теодор, Людольф, Лютберт и другие, которые там жили, ни за что не соглашались на это, говоря, что они все предпочитают лучше умереть, чем лишиться такого заложника [пред господом], который для недавно основанной Вагрской церкви будет и честью и утешением.

И вот, когда собрались толпы верующих из Зигеберга и соседних городов, святое тело было .предано земле под причитания многочисленных бедняков, громко сетовавших на то, что он их покинул.

Да будет возвеличен в святых своих господь, который из этого мужа сотворил себе достойного священнослужителя, ставшего таковым в силу счастливого призвания. Вы же, о отцы Любекской республики 51 достигнете еще большего спасения у господа, если такому мужу воздадите достойное почтение и поставите его в ряду тех, кто церковь вашу из развалин на новые вершины вознес.

75. О БОЛЕЗНИ ЕПИСКОПА ВИЦЕЛИНА

После смерти пресвятого пастыря Тетмара епископ Вицелин вернулся с Мерзебургского сейма, труды которого оказались напрасными ввиду бесплодности переговоров между государями. Ибо архиепископ и герцог, от которых зависели все дела в этой стране, связанные взаимной ненавистью [169] и завистью, никак не могли добиться угодных господу плодов. Оба спорили о том, кому принадлежит страна, кому — право ставить епископов, и оба неусыпно следили за тем, чтобы ни один из них не уступал ни в чем другому. И граф Адольф, хотя во многом человек и хороший, тоже не вполне сочувствовал делам епископа.

При таких неблагоприятных обстоятельствах скорбь епископа нашего по поводу кончины Тетмара еще более усилилась. Пока тот был жив, все, что угнетало, казалось епископу более сносным. Ежедневно угнетаемая тоской душа его искала утешения и не находила. Когда прошло несколько дней после его возвращения с сейма, Вицелин отправился в Бузу, где начал строить монастырь и церковь и проповедовал собиравшемуся там народу слово спасения. Ибо окрестные селения уже постепенно заселялись христианами, хотя и с большим страхом из-за нападений разбойничьих шаек. Замок же Плуня не был еще отстроен. Совершая таинства и принося господу последнюю жертву, епископ молился, преклонив колени на земле пред алтарем господним, прося всемогущего бога, чтобы почитание его распространилось как в этом месте, так и по всему пространству Славии. Часто среди слов ободрения он предсказывал переселенцам, что в скором будущем вознесется почитание дома господня в Славии и пусть они не падают духом и хранят упорное терпение в надежде на лучшее.

Простившись с достопочтенным пастырем Бруно и другими, которых поставил во главе этого места, и укрепляя руки их 52 в господе, Вицелин вернулся в Фальдеру. Здесь через семь дней настиг его бич божий. Он был в такой степени поражен параличом, что у него отнялись рука и нога, а затем и вся правая сторона. И что особенно было достойно жалости, это то, что он лишился также и дара речи.

Таким зрелищем были расстроены все, кто видел, как этот муж, не сравнимый ни с кем по красноречью, великий наставник, щедро одаряющий словами святого ободрения и ревностный в защите истины, столь внезапно лишился [170] речи и членов, поэтому стал бесполезным. Сколь разноречивы были суждения об этом среди народов, сколь не менее безрассудны мнения многих священнослужителей, об этом стыдно даже вспоминать, а тем более говорить. Рассказывали, что господь оставил его, и не внимали словам священного писания, гласящим: “Блажен человек, которого вразумляет бог” 53. В безысходном горе скорбели все, кто находился в Фальдере и Кузалине, особенно же те, кто первыми вместе с ним пришли в эти земли и здесь состарились с ним под тягостью дня и зноя 54.

Болящему оказывали услуги лекари, однако безуспешно, ибо божественное провидение уготовало ему лучшее и более близкое к его опасению лекарство. Ибо несравненно лучше “разрешиться и быть со Христом” 55.

Два с половиной года пребывал Вицелин на одре болезни, не будучи в силах ни сидеть, ни стоять. С любовью и со вниманием ухаживали за ним братья, обеспечивая его всем необходимым для тела и нося его в церковь. Ибо он никогда не желал пропустить ни торжественных богослужений, ни причащения святых тайн, разве только недуг уж слишком ему досаждал. С такими стенаниями, с такими глубокими сердечными воздыханиями взывал он ко господу, что видевшие его едва удерживались от слез.

В то время монастырем ведал приор этого места, достопочтенный Эппо, муж, имевший, великие заслуги пред Христом. Кузалиной же и церквами вагрской земли ведал Людольф, тот, говорю, который некогда в Любеке положил много труда, проповедуя христианскую веру. Заведование Кузалиной поручил ему епископ [Вицелин] до тех пор, пока сам не выздоровеет.

76.

В один из дней герцог обратился к графу Адольфу, говоря: “Давно уже дошла до нас весть о том, что наш город Бардевик страдает от сильного уменьшения числа своих жителей из-за торга в Любеке, потому что все купцы туда [171] переселяются. Также те, кто находится в Люнебурге, жалуются, что солеварня наша погублена из-за той, которую вы устроили в Тодесло. Поэтому мы просим нас, отдайте нам половину города вашего Любека и половину солеварни, и тогда нам будет легче переносить опустение нашего города. В противном случае мы прикажем, чтобы с этих пор не было больше торга в Любеке. Ибо мы не можем перенести, чтобы ради чужой выгоды мы должны были бы страдать от опустения наследия отцов наших”.

Когда граф, считая такого рода соглашение для себя неосмотрительным, не согласился, герцог повелел, чтобы с этих пор не было больше торга в Любеке, чтобы нельзя было покупать и продавать ничего, кроме того, что относится к пище. И приказал перенести все товары в Бардевик, желая поднять свой город. И еще в это время он велел засыпать соляные источники в Тодесло. И было это повелено, чтобы причинить обиду нашему графу и воспрепятствовать процветанию вагрской земли.

77. О ЕПИСКОПЕ ЭВЕРМОДЕ

Не следует, мне кажется, оставлять без внимания то, что когда господь расширил пределы церкви, епископом в Рацисбург был назначен Эвермод 56 (1154), священник из Магдебурга, и граф полабов, Генрих 57, отвел ему для поселения остров, расположенный .возле замка. Кроме того, он передал герцогу 300 мансов для пожалования их в обеспечение епископства. Затем он признал за епископом право на десятины с владений, однако половину их взял себе в качестве бенефиция и стал, таким образом, вассалом епископа, исключая те 300 мансов, которые со всеми доходами и десятинами отошли к епископу. При совершении всех этих дел присутствовал Людольф, настоятель Кузалины. И сказал он графу [Генриху] в присутствии нашего графа Адольфа:

“Если граф полабской земли начал оказывать милости своему епископу, то и нашему графу следует сделать не [172] меньшей свою часть. Ибо с его стороны надо ожидать большего, как от человека образованного, понимающего в делах, угодных богу”. Тогда наш граф, следуя примеру графа полабов, отдал из своего бенефиция 300 мансов, которые через герцога были переданы Альденбургскому епископству в обеспечение.

78. СМЕРТЬ ВИЦЕЛИНА

После этого наш герцог отправился вместе с королем 58 в Италию за императорской короной. В его отсутствие болезнь епископа Вицелина усилилась, и он закончил дни своей жизни. Скончался он во вторые иды декабря (1154 дек. 12) в лето от рождества Христова 1154-е, пробыв епископом 5 лет и 9 недель. Тело его было погребено в Фальдерской церкви” а присутствии епископа рацисбургского, совершившего богослужение. Память о добром отце хранилась как в Фальдере, так и в Кузалине. И попечителями было установлено, какую милостыню следует ежедневно подавать во спасение души его.

Был же в Кузалине один священник по имени Фольхард, ведавший столом. Он прибыл в Фальдеру в числе первых, вместе с Вицелином, и был весьма усердным в делах внешних. И вот он, будучи скупым сверх всякой необходимости, не стал подавать милостыню, установленную во спасение души доброго пастыря. Тогда достопочтенный епископ явился к одной женщине, жившей в округе Зигеберг, облаченный в священные одежды, и сказал ей: “Ступай к священнику Фольхарду и скажи, что он нечестно по отношению ко мне поступает, похищая у меня то, что во спасение души моей мне по благочестию братьев выделено”. На что женщина спросила его: “Кто дал вам, о господин, жизнь и речь? Разве не разошлась повсюду весть, что вы в течение многих дней или лет были лишены языка, а потом умерли? Откуда же все это?” Успокаивая ее ласковым взглядом, он сказал ей на это: “Действительно так было, как ты говоришь, но теперь я получил все новое и лучшее. Объяви же [173] упомянутому священнику, чтобы он скорее восполнил похищенное, и еще прибавишь к этому, чтобы он девять служб по мне отслужил”. Сказав это, он [Вицелин] исчез. Когда все это было объявлено священнику, он отправился в Фальдеру посоветоваться о сказанном. Будучи спрошен, oн признался в своей вине, как подобает мужу господню, и обещал исправиться. Что касается девяти служб, которые должны были быть отслужены по епископе, то нам и после того, как мы по-разному размышляли над ними, истина все-таки оставалась неизвестной, но конец дела легко раскрыл то, что скрыто было в словах [епископа]. Ибо этот священник прожил лишь девять недель после [смерти] епископа, и, таким образом, оказалось, что службами были предуказаны недели [его жизни].

Но долг заставляет меня вспомнить еще и о том, что святейший муж Эппо, пользовавшийся при жизни епископа за свое почтение к нему большим его расположеиием, неутешно оплакивал отсутствие усопшего отца. И когда уже много дней он так поступал, часто упоминаемый нами епископ явился во сне некой непорочной и простодушной девице, говоря: “Скажи брату нашему Эппо, доколе будет он плакать? Ибо мне хорошо, и я страдаю от его слез. Слезы его я ношу в одеждах моих”. Сказал так и показал ей одежды ослепительной белизны, все залитые слезами.

Что мне сказать о том, весьма хорошо знакомом нам муже, чье имя скрою, ибо так было решено, поскольку он еще жив, пребывает в Фальдере и хочет остаться нераскрытым. Со смерти епископа Hie прошло еще и 30 дней, когда услышал однажды он во сне, как тот говорит, что ему уготован вечный покои вместе с преславным Бернардом из Клерво. И когда он ему сказал: “О, если бы вы были на покое”, тот [епископ] ответил: “А я и нахожусь, благодарение богу, на покое, а вы поверили, что я умер. Я же жив, и всегда после этого жил”.

Очевидно, приятным и необременительным будет для благочестивого читателя описание одного дела, которое [174] свершилось во славу господа и в заслугу епископу нашему и подтверждается сведениями многих людей.

В Фальдерском приходе, в деревне, называемой Горгене, жила одна почтенная женщина по имени Адельбургис,. к которой епископ по причине праведного образа ее жизни был весьма расположен. Потом она лишилась зрения, и достопочтенный отец часто утешал ее, увещевая терпеливо. переносить бич отеческой кары и не падать духом от тревоги, внушая ей со своей стороны, что глаза ее хранятся на небесах. Едва минул год после смерти епископа, как эта женщина увидела ночью во сне, что он сидит возле нее и с тревогой расспрашивает о состоянии ее здоровья. “Что мне в здоровье, — сказала она ему, — если я, пребывая во мраке, и света не вижу? Где же, отче, твои утешения, когда ты говорил мне, что глаза мои хранятся на небесах? Я все влачу свою жизнь в этой беде, и старая моя слепота продолжается”. “Не сомневайся в милости господа нашего”,— сказал он. И тотчас, протянув правую руку, он начертал на глазах ее святое знамение креста и благословил ее. Пробудившись утром, женщина почувствовала, что с мраком ночи с помощью божьей исчез и мрак слепоты. Тогда, вскочив с ложа, она упала нa землю, издавая восклицания в порыве благодарности, и, отказавшись от услуг поводыря, направила шаги свои в церковь, являя всем знакомым и друзьям чудесное зрелище своего прозрения, а потом она собственными рукам” сделала покров на гробницу епископа в знак и в память о своем исцелении.

Много другого творил господь через посредство мужа этого, что заслуживает восхваления и достойно описания, но, однако, не записано в книге этой.

Да возгордится Фальдера великой епископа славой,

Доблесть в душе сохранит, прах же пусть скроет земля,

Вы же, которые восседаете на престоле церкви Любекской, чтите мужа этого, мужа, говорю я, которого в этом честном повествовании я вам представляю, в честном потому [175], что правдивом. Вы не в силах будете совсем умолчать. о нем, ибо он первый в вашем новом городе “поставил камень памятником и возлил елей на верх его” 59.

79. О ГЕРОЛЬДЕ, ЕПИСКОПЕ АЛЬДЕНБУРГСКОМ

После смерти епископа Вицелина братья из Фальдеры отказались, пренебрегая трудом, от подчинения Альденбургскому епископству и избрали себе в настоятели святого мужа Эппо. Выбор же епископа предоставили герцогу.

Был в это время один священник по имени Герольд 60, происхождением из Свевии, не низкого рода, капеллан герцога, в знании священного писания настолько преуспевший, что, кажется, никого не имел себе равного во всей Саксонии, обладавший великим духом в тщедушном теле, наставник школы в Брунсвике и священник этого же города, почитаемый государем за свою воздержанную жизнь. Ибо, отличаясь известной господу чистотой душевной, он был, помимо того, целомудрен и телом, намереваясь принять монашеский чин в месте, что называется Ридегесгузен 61, находившемся под началом аббата Конрада, с которым он был связан кровным родством 62 и взаимной привязанностью. Таким образом, при дворе герцога он пребывал больше телом, чем духом. Когда дошел туда слух о кончине епископа Вицелина, герцогиня 63 обратилась к священнику Герольду со следующими словами: “Если ты намереваешься служить господу суровостью своей жизни, возьми на себя труд полезный и выгодный, отправляйся в Славию и берись за дело, которому служил епископ Вицелин. Выполняя его, ты выдвинешь и себя и других. Доброе дело, совершенное для общей пользы, лучше других добрых дел”. И герцогиня пригласила письмом Людольфа, настоятеля Кузалины, и отправила выбранного ею священника с ним в вагрскую землю для избрания в епископы. Выбор, сделанный герцогиней, встретил единодушное одобрение со стороны и духовенства [176] и народа. Однако епископ 63а, который должен был посвятить избранника, находился тогда в отъезде. С самого начала недоброжелательный к герцогу, теперь он еще более “жалил его в пяту” 64. Ибо в то время, пока герцог был занят походом в Италию, против него обратились епископские замки Штаден, Ворден, Гореборг и Фрибург.

В эти дни князья Восточной Саксонии и некоторые государи Баварии, готовясь образовать, как говорили, заговор, условились собраться для переговоров, и вызванный ими архиепископ встретился с ними в Богемском лесу 65. Когда он после этого спешно возвращался к себе, люди герцога не позволили ему вернуться в его диоцез, и, таким образом устраненный, он почти целый год прожил в Восточной Саксонии. И тогда, поднявшись,наш избранник отправился к нему в Саксонию и нашел того, кого искал, в Марциполисе, где тот уже готовился передать Альденбургское епископство другому лицу. Действительно, он решил .наградить такой почестью одного священника, оказавшего ему услугу в этих краях, рассказывая ему много, хотя и попусту, о богатствах этого епископства. Когда архиепископ услышал о прибытии Герольда, он смутился духом и хотел было признать выборы недействительными, оправдываясь тем, что якобы эта церковь, еще молодая и лишенная до сих пор лиц, [имеющих право выбирать], не имела права без его согласия ни выбирать кого-либо, ни отрешать от сана. Но наши качали доказывать, что выборы действительны, так как произведены по требованию государя и с согласия духовенства, учитывая пригодность избираемого лица. Тогда архиепископ сказал: “Не время и не место разбирать здесь это дело, пусть его разберет Бременский капитул, когда я вернусь”. Избранный [епископ], видя, что архиепископ настроен против него, отослал настоятеля Людольфа и всех, кто прибыл с ним, в Вагрию, сам же, подготовившись, отправился в Свевию, чтобы через посла известить герцога о своем положении. Герцог же приказал ему прибыть как можно скорее в Лангобардию, чтобы отправиться вместе в Рим. Когда, [177] повинуясь приказу, он покидал пределы Свевии, на него напали разбойники, отобрали у него деньги и нанесли тяжелую рану в лоб. Этим, однако, не остановленный, этот муж горячего нрава отправился все же в предпринятый путь и, прибыв (1155 апр. 13) в Тердону 66, где находился королевский лагерь, был благосклонно принят герцогом и его друзьями, Затем король и все государи пошли на приступ Тердоны, и в течение многих дней она была ими осаждена. Взяв, наконец, город, король велел разрушить стены и сравнять его с землей. Когда войско ушло оттуда, герцог велел нашему епископу сопутствовать ему в Италию, чтобы он мог представить его папе.

Римляне послали послов в лагерь к королю, и те передали, что сенат и все жители города готовы принять его с триумфом, как только он выполнит все, что полагается императору по обычаю. Когда он спросил, что он должен выполнить, они сказали: “Королю, пришедшему в Рим, чтобы получить титул императора, надлежит прибыть по императорскому обычаю, т. е. в золотой колеснице, одетому в пурпур, ведя перед своей колесницей покоренных на войне королей и неся захваченную у народов добычу. Затем ему следует почтить город [Рим], который является столицей мира и матерью империи, и преподнести сенату то, что предписано эдиктами, а именно 15 тысяч фунтов серебра, чтобы вызвать таким способом в душах сенаторов расположение к себе, и тогда они воздадут ему триумфальные почести, и того, кто по выбору государей империи поставлен в короли, сенат возведет властью своей в императоры”.

Тогда король, усмехаясь, сказал: “Обещание отрадное, но плата высокая. Слишком многого требуете, о мужи римские, от нашей опустошенной казны. Я же думаю, что вы просто ищете удобного случая против нас, назначая то, что назначать не следует. Вы поступите осторожнее, если, оставив это, примете от нас свидетельства лучше нашей дружбы, чем нашего оружия”.

Но они упрямо стояли на своем, говоря, что законы города [178] ни в коем случае не должны быть нарушены, но что следует поступить по обычаю сената. В противном случае, когда он придет, запоры города будут для него закрыты.

80. ПОСВЯЩЕНИЕ ИМПЕРАТОРА ФРЕДЕРИКА

Услыхав это, король отправил посольство из высших и почтеннейших мужей, чтобы пригласить папу Адриана 67 в свой лагерь для участия в собеседовании, так как римляне во многих делах обижали папу. Когда папа прибыл в лагерь, король поспешил ему навстречу, придержал стремя, когда тот сходил с коня, и повел его под руку в палатку. Когда установилась тишина, слово от имени короля и государей произнес епископ бавембергский 68 “Почтенного присутствия святейшества твоего, о епископ апостольский, мы уже давно жаждали и теперь с радостью его воспринимаем и возносим благодарность подателю всех благ, господу, который вывел нас [из наших мест] и привел сюда и удостоил святейшего твоего посещения. Мы хотим, чтобы тебе стало известно, высокочтимый отец, что вся эта церковь, ради чести государства собравшись со всех концов света, привела своего государя к твоему святейшеству, чтобы ты возвел его па вершину императорского достоинства, его, этого мужа, выдающегося по знатности своего рода, наделенного рассудительным умом, славного победами, кроме этого, имеющего власть во всем, что принадлежит господу, защитника истинной веры, приверженца мира и правды, почитателя святой церкви, и превыше всего святой Римской церкви, которую любит, как родную мать, не пренебрегающего ничем из того, что в честь господа и князя апостолов следует выполнять, как велят предания предков. Свидетельством этому служит проявленное им только что смирение. Ибо он спокойно встретил тебя, когда ты прибыл, и, приблизившись к твоим святейшим стопам, совершил то, что полагалось. Таким образом, тебе, святой отец, остается совершить по отношению к нему то, что надлежит, чтобы по [179] милости божьей твоим трудим было восполнено то, чего ему недостает для полноты императорского достоинства”,

На что папа ответил: “Все, что ты говоришь, брат мой,—одни слова. Ты говоришь, что твой государь оказал св. Петру достойное уважение. Но св. Петр, кажется, скорее не удостоен [надлежащего] уважения, ибо, в то время как твои государь должен был придержать правое стремя, он придержал левое”.

Когда все это было через толмача передано королю, тот смиренно промолвил: “Скажите ему, что это произошло не от недостатка почтительности, а от недостатка знаний, Ибо мне не очень много труда пришлось приложить на изучение того, как следует придерживать стремя. И, действительно, как я припоминаю, он первый, по отношению к которому я выказал такое смирение”. Папа ответил: “Если он по незнанию не смог выполнить самого легкого, то как, полагаете вы, справится он с делом более важным?” Тогда король, немного уже раздраженный, сказал: “Я хотел бы узнать, откуда взял начало этот обычай, из расположения или по обязанности? Если из расположения, то папе нечего жаловаться, если нарушилась услужливость, ибо она не по обязанности возникает, а добровольно. Если же вы скажете, что такое уважение должно воздаваться князю апостолов по обязанности первоначального установления, то в чем тогда разница между правым и левым стременем? Только бы было соблюдено смирение и государь склонился бы к стопам верховного первосвященника”. И долго так и страстно они спорили и, наконец, расстались, не обменявшись даже лобзанием мира. Тогда те, которые, казалось, были столпами государства, боясь, что если дело не подвинется, то их труды пропадут даром, многими увещаниями склонили сердце короля к тому, чтобы он вторично пригласил папу в свой лагерь. И когда тот опять прибыл, король принял его, выполнив правильно все обряды. Когда все веселились и радовались по поводу их примирения, папа сказал: “Остается еще кое-что, что следует выполнить [180] вашему государю. Пусть он добудет для св. Петра Апулию, которой Вильгельм Сицилийский 69 владеет силой. Когда он это сделает, пусть тогда приходит к нам для коронования”. Государи ответили: “Уже много времени прошло с тех пор, как мы находимся в лагерях, и нам недостает жалованья, а ты говоришь, чтобы мы тебе добыли Апулию и только после этого пришли бы на коронацию. Это — тяжело и превышает .наши силы. Пусть лучше совершится коронация, чтобы нам можно было возвратиться домой, и мы тогда отдохнем немного от трудов. Когда же мы вернемся, готовые к бою, мы выполним то, что осталось сделать”.

Направляемый господом, пред которым склоняются те, кто носит мир 70, папа уступил и согласился на решение государей. И, придя к соглашению, они все сели совещаться, чтобы договориться о вступлении короля в город [Рим] и о принятии мер против нападения римлян.

В то время к папе прибыл наш герцог и просил его посвятить избранного в альденбургские епископы; папа со смирением отказался, говоря, что он охотно исполнил бы просимое, если бы мог это сделать, не причиняя обиды митрополиту 71. Ибо епископ гамбургский предупредил папу письмом, прося его воздержаться от этого посвящения, которое было бы нарушением его [папы] достоинства.

Когда же они приблизились к Риму, король тайком послал ночью к дому св. Петра 900 панцирников вместе с легатами папы, которые принесли приказ страже и впустили солдат через заднюю дверь внутрь дома и замка. Когда наступило утро, король пришел со всем войском, и папа с многими кардиналами, выйдя вперед, принял его у подножья лестницы, и, войдя в дом св. Петра, они приступили к обряду коронации. Вооруженная стража стояла около храма и дома, охраняя короля все время, пока совершался обряд (1155 18 июня). Потом же, когда коронация была уже совершена, король вышел за стены города, а отягченная усталостью стража стала подкрепляться пищей. Пока она завтракала, латеранцы 72, совершив вылазку, переправились через Тибр [181] и прежде всего вызвали суматоху в лагере герцога, расположенном под стенами. Войско с громкими криками выбежало из лагеря, чтобы помешать им. И произошла в тот день жаркая битва. Наш герцог сражался храбро во главе [своего войска]. Побежденные римляне понесли большое поражение.

После этой победы возвеличилось имя герцога превыше имен всех, кто был в войске. Тогда папа, желая его почтить, послал ему дары и велел послу сказать: “Скажи ему, что завтра, если на то будет господня воля, я посвящу его избранника”. И обрадовался герцог этому обещанию. Утром папа совершил торжественное богослужение и с великой славой посвятил нашего епископа.

81. О ПОВЕШЕНИИ ВЕРОНЦЕВ

Когда римляне снова вернули себе милость папы, войско императора направило свой путь домой и, покинув Италию, пришло в Лангобардию. Пройдя ее, оно направилось в Верону, где император с войском подвергся большой опасности.

Есть у веронцев такой закон, согласно которому они должны, когда император выходит из Лангобардии, наводить ему мост на кораблях на реке, которая называется Эдеса 73. Течение ее, весьма бурное, подобно течению горного потока, и никто не может перейти ее вброд.

И вот, как только войско [императора] перешло реку, мост был течением сорван. Торопясь дальше, войско приблизилось к ущелью, которое называется Клюза 73а, где среди скал, подымающихся к самому небу, тянется дорога, до того узкая, что для двух одновременно идущих людей проход по ней едва доступен. Веронцы заняли вершину горы и, пуская оттуда стрелы, не давали никому пройти. И они потребовали у императора, чтобы он им что-нибудь дал за спасение свое и своих людей. Трудно поверить, в какое замешательство был приведен император, сжатый со всех [182] сторон рекой и горами. Войдя в свою палатку и сняв обувь, он стал молиться перед животворящим древом креста господня и, вдохновленный свыше, тотчас же обрел решение. Он велел позвать тех из Вероны, которые были при нем, и сказал им: “Укажите мне тайную дорогу, которая ведет иа вершину горы, в противном случае я велю выколоть вам глаза”. И они, испугавшись, указали ему тайный подъем на гору. И тотчас самые храбрые из войска поднялись на гору и, неожиданно напав на врагов с тыла, разбили их в битве и, захватив бывших среди них благородных, привели их к императору, который велел их повесить.

Устранив таким образом препятствие, войско продолжало свой путь.

82. СОГЛАШЕНИЕ ЕПИСКОПОВ ГАРТВИГА И ГЕРОЛЬДА

После этого наш епископ, получив разрешение от герцога, удалился в Свевию, где, с почетом принятый друзьями, пробыл несколько дней и возвратился в Саксонию. Затем, переправившись через Альбию, он прибыл в Вагрию и приступил к работе, на которую был назначен. Получив, наконец, епископство, он не нашел здесь никаких средств, которыми мог бы обеспечить себя хотя бы в течение месяца, так как церковь в Фальдере после смерти блаженной памяти епископа Вицелина, заботясь лишь о своих выгодах и покое, перешла в ведение Гамбургской церкви. А настоятель Людольф и братья монастыря в Гагересторпе считали, что вполне достаточно, если они будут оказывать гостеприимство епископу при его приездах и отъездах. И только одна церковь в Бузу усердно выплачивала средства на содержащие епископа, хотя была еще бедна и не устроена. Посетив детей церкви своей и побеседовав с ними, епископ вернулся на Альбию, чтобы поговорить в Штадене с архиепископом. Когда архиепископ, обиженный его возвышением, долго его не принимал, а доступ к нему был труден, наш [183] епископ сказал аббату из Ридегесгузен и другим, пришедшим с ним: “Зачем находимся мы здесь, братья? Пойдем, посмотрим на лицо этого человека”. И, ничего не боясь, он вошел к государю архиепископу и получил от него лобзание без единого слова приветствия. На что наш епископ сказал: “Почему вы не говорите со мной? В чем я согрешил, что недостоин стал приветствия? Если нужно, обратимся к посредникам, пусть они рассудят нас. Как вы знаете, я ходил в Марциполис, просил посвящения, но вы мне отказали. Тогда необходимость побудила меня отправиться в Рим, чтобы добиться в апостольской столице того, в чем мне было отказано вами. Справедливее было бы, если бы я гневался на вас, который принудил меня предпринять этот обременительный путь”. Тогда архиепископ спросил: “Что за неотложное дело побудило вас идти в Рим, подвергать себя трудностям этого пути, вводить себя в расходы? Не то ли, что, находясь в отдаленном краю, я отложил выполнение вашей просьбы до того времени, когда вы предстанете пред лицом нашей церкви?” “Вы отложили его,—сказал наш епископ, — чтобы ослабить наше дело, и это, следует признать, вы весьма откровенно выразили в своих словах. Но слава господу, который, чтобы мы служили ему, довел нас до цели хотя и трудной, но приятной по последствиям”.

Тогда архиепископ сказал: “Апостольская столица, посвящая вас, воспользовалась своей властью, против которой мы, конечно, бороться не можем, однако по праву посвящение принадлежало нам. Но она [церковь] придумала лекарство против этой обиды, уведомив нас письмом, что совершившееся ни в чем не ущемляет нашей власти в отношении вашего нам подчинения”.

Епископ ответил: “Я знаю и не отрицаю, что все именно так, как вы говорите, и я ради того только и пришел, чтобы оказать вам то, что вам приличествует, и чтобы разногласия между нами были устранены и мир восстановлен. Я полагаю также справедливым, чтобы вы предусмотрели средства [184] существования для нас, которые чувствуют себя вашими подчиненными. Ибо воителям полагается жалованье”.

И, высказав все это, они установили между собой дружбу, обещая друг другу взаимную поддержку в случае необходимости.

Уйдя оттуда, епископ наш Герольд отправился в Бремен, чтобы встретить герцога. Тот, обиженный фризами, которые называются рустры 74, прибыл в Бремен в ноябрьские календы (1155 1 ноября) и велел схватить всех, кто пришел на рынок, и отнять у них товары. Когда герцог спросил нашего епископа, как принял его архиепископ, тот .отозвался о нем хорошо и старался смирить дух герцога в отношении архиепископа. Ибо старая вражда, которая уже давно существовала между ними, в это время обрела новый повод, чтобы усилиться,. так как архиепископ оставил без внимания итальянский поход и, нарушив тем самым присягу, навлек на себя обвинение в оскорблении величества. Поэтому посол императора, придя в Бремен, занял все подворья архиепископа и все, что в них нашел, отдал в казну. Так же поступили и с Отельриком, епископом гальберштадтским. При возвращении герцога в Брунсвик наш епископ сопутствовал ему и провел с ним праздник рождества Христова.

Совершив это, епископ в сопровождении брата своего, аббата из Ридегесгузен, вернулся в Вагрию и прибыл в Альденбург, чтобы отпраздновать день святого крещения в епископской столице. В то время город этот был совершенно пуст, не имел ни стен, ни жителей, [имел] только маленькую церковь, которую воздвиг блаженной памяти Вицелин. Здесь в суровый холод, среди снежных сугробов мы совершали богослужение. Среди прихожан, кроме Прибислава 75 и еще нескольких человек, никого из славян не было. Когда святое богослужение окончилось, Прибислав пригласил нас зайти в его дом, который находился в далеком селении. И он принял нас с большим радушием и устроил для нас роскошный пир. Стол перед нами был заставлен 20 блюдами. Здесь я на собственном опыте убедился в том, что до [185] тех пор знал лишь понаслышке, а именно, что в отношении гостеприимства нет другого народа, более достойного [уважения], чем славяне; принимать гостей они, как по уговору, готовы, так что нет необходимости просить у кого-нибудь гостеприимства. Ибо все, что они получают от земледелия, рыбной ловли или охоты, все это они предлагают в изобилии, и того они считают самым достойным, кто наиболее расточителей. Это стремление показать себя толкает многих из них на кражу и грабеж. Такого рода пороки считаются у них простительными и оправдываются гостеприимством. Следуя законам славянским, то, что ты ночью украдешь, завтра ты должен предложить гостям. Если же кто-нибудь, что случается весьма редко, будет замечен в том, что отказал чужеземцу в гостеприимстве, то дом его и достатки разрешается предать огню, и на это все единодушно соглашаются, считая, что кто не боится отказать гостю в хлебе, тот — бесчестный, презренный и заслуживающий общего посмешища человек.

83. ОБРАЩЕНИЕ ПРИБИСЛАВА

Пробыв у князя эту ночь и еще следующие день и ночь, мы отправились дальше по Славии в гости к одному могущественному человеку, имя которого было Тешемир, ибо он приглашал нас к себе. И случилось, что по дороге пришли мы в рощу, единственную в этом краю, которая целиком расположена на равнине. Здесь среди очень старых деревьев мы увидали священные дубы, посвященные богу этой земли, Прове. Их окружал дворик, обнесенный деревянной, искусно сделанной оградой, имевшей двое ворот. Все города изобиловали пенатами и идолами, но это место было святыней всей земли. Здесь был и жрец, и свои празднества, и разные обряды жертвоприношений. Сюда каждый второй день недели имел обыкновение собираться весь народ с князем и с жрецом на суд. Вход во дворик разрешался только жрецу и желающим принести жертву или тем, кому [186] угрожала смертельная опасность, ибо таким здесь никогда не отказывалось в приюте.

Славяне питают к своим святыням такое уважение, что место, где расположен храм, не позволяют осквернять кровью даже во время войны.

Клятву они с большой неохотой приносят, боясь навлечь на себя гнев богов, ибо клятва у славян равносильна ее нарушению.

У славян имеется много разных видов идолопоклонства. Ибо не все они придерживаются одних и тех же языческих обычаев. Одни прикрывают невообразимые изваяния своих идолов храмами, как, например, идол в Плуне, имя которому Подага; у других божества населяют леса и рощи, как Прове, бог альденбургской земли, — они не имеют никаких идолов. Многих богов они вырезают с двумя, тремя и больше головами. Среди многообразных божеств, которым они посвящают поля, леса, горести и радости, они признают и единого бога, господствующего над другими в небесах, признают, что он, всемогущий, заботится лишь о делах небесных, они [другие боги], повинуясь ему, выполняют возложенные на них обязанности, и что они от крови его происходят и каждый из них тем важнее, чем ближе он стоит к этому богу богов.

Когда мы пришли в эту рощу и в это место безбожия, епископ стал увещевать нас, чтобы мы смело приступали к уничтожению рощи. Сам же, сойдя с коня, сбил шестом лицевые украшения с ворот. И, войдя во дворик, мы разрушили всю его ограду и свалили ее в одну кучу вокруг священных деревьев, и, подкинув огонь, устроили костер из множества бревен, однако не без страха, как бы на нас не обрушилось возмущение жителей. Но господь покровительствовал нам. После этого мы направили путь к пригласившему вас в гости. Тешемир принял нас с большой роскошью. Однако напитки славян не доставляли нам ни услаждения, ни отрады, потому что мы видели цепи и разяые виды мучений, которые они [славяне] причиняли христианам, [187] выведенным из Дании. Мы увидели там также изнуренных длительным пребыванием в плену пастырей господних, которым епископ не мог помочь, ни силой, ни просьбой.

В ближайшее воскресенье весь народ этой земли собрался на рынок в Любеке, и епископ, придя сюда, обратился к народу со словами поощрения, чтобы, оставив идолов, он начал почитать единого бога, который на небесах, и, приняв благодать крещения, отказался от злых дел, а именно от грабежей и убийства христиан. И когда он [епископ] закончил свою речь к народу, Прибислав сказал с согласия остальных: “Твои слова, достопочтенный епископ,— божьи слова и ведут нас к спасению нашему, но как вступим мы на этот путь, когда мы опутаны столь великим злом? Чтобы ты мог понять мучение наше, выслушай терпеливо слова мои, ибо народ, который ты здесь видишь, это — твой народ, и справедливо будет нам раскрыть пред тобой нужду нашу. И тогда ты сам посочувствуешь нам. Ибо государи наши так жестоко поступают с нами, что из-за платежей и тягчайшей неволи смерть кажется нам лучше, чем жизнь. Вот в этом году мы, жители этого маленького уголка, уплатили тысячу марок герцогу, потом столько-то сотен марок графу, и этого еще мало, ежедневно нас надувают и обременяют вплоть до полного разграбления. Как приобщимся мы к новой вере, как будем строить церкви и примем крещение, — мы, перед которыми ежедневно возникает необходимость обращаться в бегство? Но если бы было такое место, куда мы могли бы убежать! Если мы перейдем Травну, там такое же несчастье, если пойдем на реку Пену, и там все так же. Что же остается другое, нежели, покинув землю, не уйти на море и жить там в пучинах. И разве наша вина, если мы, изгнанные с родины, возмутим море и отберем дорожные деньги у данов или купцов, которые плавают по морю? Разве это. не будет вина государей, которые нас на это толкают?” На что епископ сказал: “Если князья наши до сих пор плохо обходились с вашим народом, то это неудивительно [188], ибо они полагают, что совершают не такой уж большой грех по отношению к язычникам и тем, кто живет без бога. Почему вы не прибегнете скорее к христианской религии и не подчинитесь творцу вашему, пред которым склоняются те, кто носит мир 76. Разве саксы и другие народы, которые носят имя христиан, не живут в покое, довольные своими узаконенными порядками? Только одни вы or всех терпите ограбление, так как от всех отличаетесь по религии”. И сказал тогда Прибислав: “Если герцогу и тебе угодно, чтобы у нас с графом была одна и та же вера,. пусть будут нам даны права саксов на владения и доходы, и мы с охотой станем христианами, построим церкви и будем платить свои десятины”.

После этого наш епископ Герольд отправился к герцогу на местный сейм, который был назначен в Эртенебурге, и, будучи призваны, туда пришли также к указанному времени и славянские князья 77. Тогда, побуждаемый епископом, герцог обратился к славянам с речью о христианской вере. На что Никлот, князь 78 бодричей, сказал: “Бог, который на небесах, пусть будет твой бог, а ты будь нашим богом, и нам этого достаточно. Ты его почитай, а мы тебя будем почитать”. Герцог прервал его бранным словом.

Для обеспечения же епископства и церкви ничего больше в это время сделано не было, потому что наш герцог только что вернулся из Италии и был занят изысканием доходов. Ибо казна была истощена и пуста. Когда герцог вернулся в Брунсвик, епископ последовал за ним и прожил у него много дней. И сказал он герцогу: “Вот уже целый-год я нахожусь при вашем дворе и обременяю вас, но если я отправлюсь в Вагрию, мне нечего там есть. Зачем же-возложили вы на меня бремя этого звания и должности? Раньше мне было гораздо лучше, чем теперь”. Побуждаемый этими словами, герцог призвал графа Адольфа и беседовал с ним насчет тех 300 мансов, которые были предназначены на обеспечение епископа. Тогда граф определил во владение епископа селения Утин и Гамаля с угодиями. [189] их и, кроме того, прибавил к владению, которое называется

Бузу, еще две деревни — Готтесвельде и Вобицы. Довольно удобное владение, прилегающее к рынку, дал он ему также в Альденбурге. И сказал граф: “Пусть епископ идет в Вагрию и, призвав на помощь ревностных мужей, пусть велит вымерить все эти земли. Если не будет до 300 мансов хватать, я пополню, если же что сверх них останется, то это моим будет”. И, прибыв на место, увидел епископ свои владения и, обследовав их с колонами 79, нашел, что земли эти едва 100 мансов содержат. Так произошло потому, что граф велел измерить землю короткой веревкой, у нас неизвестной; а кроме того, веревкой были измерены также болота и леса. И, таким образом, у него вышло большее количество земли. Когда герцога известили об этом, он присудил дать епископу владения, отмерив их мерой, согласно с обычаем этой земли, причем болота и густой лес не должны были подлежать измерению. Много труда было положено на то, чтобы получить эти владения. Но до сегодняшнего дня ни через герцога, ни через епископа не удалось их добиться.

Те же владения, о которых я раньше упомянул 80, епископ Герольд получил, ежедневно,— удобно это было или неудобно,— настаивая пред государями на том, что следует вновь раздуть в Вагрии искру епископского служения.

И выстроил ов в Утине город и рынок и дом себе. И так как в Альденбургском епископстве не имелось никакой конгрегации духовных лиц, кроме той, которая была в Кузалине, иначе называемой Гагересторп, то с соизволения герцога он велел им переселиться в место первоначального их основания, Зигеберг, для того чтобы во время торжественных богослужений, когда епископу полагается выступать пред народом, он имел бы помощь со стороны духовенства. Настоятелю Людольфу и братьям это переселение казалось неудобным из-за шума на рынке, однако они подчинились решению старших, противиться которому было неуместно. И епископ построил там дом для них. [190]

Уйдя отсюда, он отправился к архиепископу, которому оказывал большое повиновение, надеясь, что ему вернут монастырь в Фальдере, который, как известно, был основан его предшественником, и тот владел им. Но архиепископ, более расположенный к своей церкви, отвлек мужа нашего хитрыми уловками, обещая это сделать и вместе с тем придумывая задержки и оттягивая время.

И повелел он достопочтенному мужу, настоятелю Эппо, чтобы тот не отводил совсем руку свою от поддержки этой новой церкви, но пришел бы на помощь епископу как людьми, так и другими средствами.

Поэтому наш епископ пригласил к себе из Фальдеры священника Бруно, ибо тот после смерти Вицелина ушел из Славии, и переправил его в Альденбург, чтобы он заботился о спасении этого народа, на каковое дело тот без сомнения был поставлен побуждением свыше. А именно, он увидел во сне, что держит в руках сосуд со священным маслом, из крышки которого растет цветущая виноградная лоза, и она, укрепившись, выросла в сильное дерево. Это,. без сомнения, привело его к решению.

И тотчас же после того, как [Герольд] прибыл в Альденбург, он приступил с великим рвением к делу господню и призвал народ славянский к благодати возрождения, вырубая рощи и уничтожая нечестивые обряды. И так как замок и город, где некогда находились церковь и епископская кафедра, были пусты, то он настоял перед графом, чтобы здесь была создана саксонская колония и, таким образом, священник мог бы иметь утешение в народе, язык и обычаи которого он знает. И эта большая помощь была новой церкви оказана, ибо была выстроена весьма красивая церковь в Альденбурге и щедро снабжена книгами и статуями и другими необходимыми вещами.

И так на 90-м году после разрушения первой церкви, что произошло после убийства благочестивого князя Готшалка, вновь было восстановлено служение господу среди народа строптивого и развращенного. И епископ Герольда [191] освятил церковь в честь св. Иоанна крестителя, при чем присутствовали, проявляя свою преданность господу, благородный граф Адольф и его благочестивейшая супруга Мехтильда. И повелел граф народу славянскому, чтобы он приносил своих покойников для погребения во двор церкви, и по праздникам сходился бы в церковь слушать слово божье.

А слово божье, согласно порученному ему посланничеству, излагал им пастырь божий Бруно, имея проповеди,. составленные на славянском языке, которые произносил понятно для народа. И с этого времени славяне воздерживались приносить клятвы у деревьев, источников и камней, а застигнутых на каких-либо преступлениях приводили к своему священнику, чтобы тот испытывал их железом или лемехами 81.

В эти дни славяне распяли на кресте одного дана. Когда Бруно известил об этом графа, тот призвал их к суду и наложил на них денежную пеню. И отменил этот вид смертной казни в своей земле.

И епископ Герольд, видя, что в Альденбурге заложена хорошая основа, уговорил графа, чтобы тот воздвиг церковь в области, которая называется Сусле. И послали сюда из дома фальдерского священника Деилава, душа которого жаждала трудов и опасностей в проповедовании евангелия. И, посланный сюда, пришел он в пещеру разбойников, к славянам, обитающим на реке Кремпина. А было здесь обычное логовище морских разбойников. И поселился этот священник среди них, служа господу “в голоде, жажде и наготе” 82.

Когда все это было так совершено, было признано удобным построить церковь и в Лютилинбурге и Ратеково 83, и епископ с графом отправились туда и отметили знаками места для постройки церквей.

Таким образом, ширилось дело господне в земле вагрской, и в этом граф и епископ оказывали друг другу взаимную помощь. Около этого времени граф возвел снова замок [192] Плуню и построил там город и рынок. И ушли славяне, жившие в окрестных селениях, и пришли саксы и поселились здесь. Славяне же постепенно убывали в этой земле.

Но и в земле полабской благодаря настояниям епископа Эвермода и графа Генриха из Рацисбурга 84 было воздвигнуто много церквей. Однако еще невозможно было удержать славян от грабежей, ибо они все время переплывали море и опустошали землю данов и не отступали еще от грехов отцов своих.

84. О СМЕРТИ КНУТА

Даны, всегда занятые своими внутренними войнами, не проявляли никакой способности к войнам внешним. Дело в том, что Свен, король данов 85, благодаря своим успехам в победах и волей императора утвержденный на престоле, обращался со своим народом весьма жестоко. Воздавая ему за это, господь покарал его, и последние дни его завершились несчастьем. Соперник же его, Кнут 86, слыша ропот народа против Свена, послал за Вальдемаром 87, своим родственником и сподвижником Свена, и, призвав его, заключил с ним союз, отдав ему в жены свою сестру 88. Заручившись его поддержкой, он возобновил свои дурные замыслы против Свена.

Итак, когда король Свен находился в Зеландии, туда неожиданно пришли с войском Кнут и Вальдемар, чтобы окончательно покорить его. Он же, покинутый всеми из-за своей жестокости и не имея сил для того, чтобы сражаться, бежал со своей женой и челядью к морю и переправился в Альденбург. Узнав об этом, а именно о том, что такой весьма могущественный муж, уздой которого управлялись все северные народы, так внезапно свергнут, граф Адольф испугался за последствия этого. И когда тот пожелал пройти через его землю, граф проявил к нему большую снисходительность, и он [Свен] отправился в Саксонию к своему тестю Конраду, маркграфу из Витин 89, и жил там в течение почти двух лет. [193]

В то время наш герцог Генрих прибыл на сейм в Ратисбону 90 (1156 15 сент.) для принятия вновь Баварского герцогства. Ибо император Фредерик отнял это герцогство у своего дяди и вернул нашему герцогу, так как и во время итальянского похода и в государственных делах его верность заметил. И было для него новое имя создано, а именно — Генрих Лев, герцог Баварии и Саксонии. Когда дела так по его желанию совершились и герцог возвращался с сейма, приступили к нему князья саксонские, осаждая его просьбами, чтобы он оказал помощь Свену и вернул ему его государство. И за это Свен обещал герцогу громадные деньги. Тогда, собрав большое войско, Зимой привел наш герцог Свена обратно в Данию, и тотчас же города Шлезвиг и Рипа открылись пред ним.

Однако дальше они не смогли уж преуспеть в своем намерении. Дело в том, что Свен весьма часто похвалялся перед герцогом, что когда он придет с войском, то даны примут его добровольно. Но эти слова его не сбылись. Ибо во всей данской земле не оказалось никого, кто бы принял его или поспешил ему навстречу. Чувствуя, что судьба повернулась против него и все его избегают, он сказал герцогу: “Напрасен наш труд, лучше будет нам вернуться. Ибо какая польза от того, что мы опустошим землю и ограбим невинных? Если бы мы хотели вступить в бой с неприятелем, то негде это сделать, ибо они бегут от нас и уходят в открытое море”. И, взяв заложников от двух городов, они ушли из Дании. Тогда Свен, воспользовавшись другой дорогой и другим советом, решил переправиться к славянам и, найдя пристанище у графа в Любеке, затем отправился к Никлоту, князю бодричей. Герцог же повелел славянам в Альденбурге и во всей земле бодричей помогать Свену. И, взяв небольшое количество кораблей, он мирно пришел в Лаланд 91 и нашел здесь [жителей], обрадованных его приездом, так как они издавна были ему преданы. Отсюда он перебрался в Феонию 92 и присоединил ее к себе. Двигаясь отсюда вперед по остальным маленьким островам, [194] подарками и обещаниями он весьма- многие из них подчинил себе, остерегаясь засад и укрываясь в укрепленных местах. Узнав об этом, Кнут и Вальдемар пришли с войском, чтобы одолеть Свена и изгнать его из страны. Он же расположился в Лаланде, готовый к сопротивлению, поддерживаемый, кроме того, еще укрепленностью этого места. При посредничестве Гелия, епископа Рипы 93, и государей обеих сторон раздоры стихли, и государство было разделено на три части. Вальдемару досталась Ютландия, Кнуту — Зеландия, Свену — Скония, которая, как считалось, превосходила другие, [части] своими мужами и оружием. Остальные, меньшие, острова были разделены между всеми, как кому было удобно. И, чтобы соглашение не. нарушалось, они все принесли присягу.

После этого Кнут и Вальдемар устроили великолепный пир в Зеландии, в городе, который называется Роскильд 94, и пригласили своего родственника, Свена, чтобы оказать ему честь, а также, чтобы подкрепить и успокоить его после всего того зла, которое причинили ему в дни вражды и войны. Он же, сидя на пиру и видя, что короли беспечно пируют и далеки от всякого подозрения, начал по причине врожденной коварности своей раздумывать, какое место было бы удобно для засады. На третий день пиршества, когда уж спустился ночной мрак (1157 авг. 9), по знаку Свена, были принесены мечи, и [люди его] набросились на беспечных королей и неожиданно закололи Кнута. Когда убийца направил удар в голову Вальдемара, тот, быстро вскочив, сбросил светильник и, благодарение богу, ускользнул в темноте, получив одну только рану. Бежав в Ютландию, он привел в движение всю Данию. Тогда Свен объединил войска Зеландии и морских островов и переправился в Ютландию, чтобы покорить Вальдемара. А тот, выведя войско, вышел навстречу ему с большими силами, и недалеко от Виберга началась битва. И был убит в тот день Свен, и все мужи его тоже, а Вальдемар получил (окт. 23) королевство Данское и стал правителем мира и сыном мира. И прекратились [195] внутренние войны, от которых много лет страдала Дания. И заключил Вальдемар союз с графом Адольфом и почитал его, согласно тому, как делали это бывшие до него короли.

85. О ПОСТРОЙКЕ ЛЕВЕНШТАДА

В те дни город Любек был уничтожен пожаром. И послали купцы и другие жители этого города к герцогу 95, говоря: “Уже много времени прошло с тех пор, как в силу вашего распоряжения рынок в Любеке закрылся. Мы же до сих пор оставались в городе этом, надеясь на то, что рынок будет вновь открыт по благосклонности милости вашей, да и наши дома, с большими затратами выстроенные, не давали нам уйти. Теперь же, когда дома погибли, напрасно вновь строиться в месте, где не разрешено быть рынку. Укажи же нам место, чтобы мы могли построить, город там, где тебе будет угодно”. Тогда герцог попросил графа Адольфа, чтобы он уступил ему гавань и остров Любек. Но тот не захотел этого сделать. Тогда герцог заложил новый город на реке Вокнице в земле Рацисбург, недалеко от Любека, и начал строить его и укреплять. И назвал он этот город по своему имени Левенштад, что означает город Льва. Но так как это место было мало удобно для гавани и для крепости и заходить в него могли только небольшие корабли, герцог вторично начал уговаривать графа Адольфа согласиться на отдачу Любекского острова и гавани, обещая ему многое, если он повинуется его воле. Тогда, изменив свое решение, граф исполнил то чего требовала необходимость, и отдал ему замок и остров. И тотчас по приказу герцога вернулись сюда с радостью купцы, покинув неудобный новый город, и начали отстраивать церкви и стены города. И отправил герцог послов в города и северные государства — Данию, Швецию, Норвегию и Русь,— предлагая им мир, чтобы они имели свободный проезд к его городу Любеку. И установил здесь монету [196] и пошлину и самые почетные городские права. И преуспевал с этого времени город во всех делах своих и умножалось число его жителей.

86. ОСАДА МЕДИОЛАНА

Приблизительно в эти же дни (1159) созвал могущественный император Фредерик всех саксонских князей на осаду города Медиолана 96. Надо было и нашему герцогу торжественно принять участие в этом общественном деле. Поэтому он начал улаживать раздоры внутри герцогства, разумно принимая меры предосторожности к тому, чтобы в отсутствие князей и других знатных никаких мятежей не возникло. И, разослав послов, призвал короля данского, Вальдемара, к себе на переговоры и заключил с ним союз.

Король же просил герцога помочь ему установить мир со славянами, которые беспрерывно опустошали его государство, и договорился с ним об этом более чем за тысячу марок серебра. Поэтому герцог велел славянам, а именно Никлоту и другим, явиться к нему и обязал их приказом и присягой соблюдать мир как с данами, так и с саксами вплоть до его возвращения. И чтобы это соглашение осуществлялось, он повелел привести в Любек все разбойничьи корабли славянские и представить его послу. Они же по причине обычной своей безрассудной отваги, а также из-за близости итальянского похода, представили лишь небольшое количество кораблей, и притом самых старых, ловко утаив все остальные, годные для войны. Тогда граф при посредничестве старейших земли вагрской, а именно Маркрада и Горна, встретился с Никлотом и благосклонно потребовал от него, чтобы он доказал на деле свою нерушимую верность земле, что тот добросовестно и выполнил.

Устроив, таким образом, дела (1159), герцог отправился, как говорят, с тысячью панцирников в Лангобардию, имея в своей свите графа Адольфа и много знатных из Баварии [197] и Саксонии. И пришли они в королевское войско, которое осаждало крепость, что называется Крумне, принадлежащую Медиолану и сильно укрепленную. И почти целый год занимались они осадой этой крепости и изготовили много машин и огнеметателей. Взяв, наконец, крепость 97, император повернул войско на Медиолан, а герцог, получив на это разрешение, возвратился в Саксонию.

Граф же Адольф, будучи приглашен в Англию, отправился туда вместе со своим родственником Рейнольдом, епископом колонским 98, исполнявшим обязанности посла при короле Англии. И как все духовенство, так и весь народ земли нашей были огорчены таким долгим отсутствием доброго покровителя. Ибо славяне из Альденбурга и Микилинбурга, предоставленные самим себе в отсутствие государей, преступили мир в стране данской, и наша земля была охвачена трепетом пред лицом короля Дании. Наш епископ Герольд, то сам лично, то через послов старался смягчить гнев короля и сохранить перемирие до прибытия герцога и князей. По возвращении же герцога и графа в месте, называемом Беренфорде, был созван провинциальный сейм всех маркоманов — как тевтонцев, так и славян 99. Король же данский, Вальдемар, пришел прямо в Эртенебург и принес жалобу герцогу на все то зло, которое причинили ему славяне, нарушив общественный договор [между ним и герцогом]. Славяне, сознавая свою вину, побоялись явиться к герцогу. Герцог присудил их к изгнанию и велел всем своим быть готовыми к походу во время жатвы. Тогда Никлот, видя, что герцог на него разгневался, задумал первым вторгнуться в Любек и послал туда своих сыновей 100 в засаду.

А в то время жил в Любеке некий достопочтенный священник по имени Атело. Дом его стоял по соседству с мостом, который вел через реку Вокницу на юг. И велел он выкопать широкий ров, чтобы отвести в него реку, которая была весьма полноводной. Войско славянское, торопясь захватить мост, было задержано рвом и допустило [198] ошибку, начав искать переход. Увидев это, те, кто был в доме священника, закричали громким голосом, и испуганный священник быстро выбежал навстречу. Войско уже находилось на середине моста и почти захватило ворота, но спешно ниспосланный господом священник освободил мост от цепей, и таким способом тайком подготовленная опасность была устранена. Услыхав об этом, герцог поставил туда стражу из воинов.

87. УБИЙСТВО НИКЛОТА

После этого герцог Генрих вторгся в землю славян с большим войском и опустошил ее огнем и мечом. Никлот, видя храбрость герцога, сжег все свои крепости, а именно Илово 101, Микилинбург, Зверин 102 и Добин, принимая меры предосторожности против грозящей осады. Одну только крепость оставил он себе, а именно Вурле, расположенную на реке Варне, возле земли хижан. Отсюда они [славяне] Ежедневно выходили и устраивали слежку за войском герцога и из своих засад убивали неосторожных. В один из дней, когда войско [герцога] стояло под Микилинбургом, отправились сыновья Никлота, Прибислав и Вартислав, чтобы причинить вред, и убили несколько человек из лагеря, вышедших за кормом [для коней]. Храбрейшие из войска преследовали их и многих из них схватили, и герцог велел их повесить. Сыновья же Никлота, оставив коней и знатнейших мужей, пришли к отцу. Он сказал им: “Я полагал, что воспитал мужей, а они трусливее, чем женщины. Так лучше я пойду сам и попробую, не смогу ли я случайно больше преуспеть”. И он отправился с некоторым числом избранных людей и устроил засады в потаенных местах, неподалеку от войска. И вот вышли отроки из лагеря на поиски корма для коней и подошли близко к засадам. Затем пришли солдаты вперемешку со слугами числом около 60, все в панцирях, спрятанных под одеждой. Не заметив этого Никлот на [199] самом быстром коне появился между ними, пытаясь кого-нибудь из них пронзить копьем, но копье прошло до панциря и, нанеся безопасный удар, отскочило. Он хотел вернуться к своим, но, внезапно окруженный, был убит 104, и никто из его сподвижников не оказал ему помощи. Голова его была опознана и доставлена в лагерь, к немалому удивлению многих, как это такой муж, по попущенью божьему, единственный из всех своих погиб. Тогда сыновья его, услышав о смерти отца, сожгли Вурле и скрылись в лесах, посадив семьи свои на корабли.

Опустошив всю страну, герцог начал отстраивать Зверин и укреплять замок: И поставил он туда -некоего благородного и воинственного мужа Гунцелина 105 с войском. После этого он вернул милость свою сыновьям Никлота и отдал им Вурле и всю землю. А потом разделил землю бодричей и роздал во владение своим рыцарям. А в замке Куцине герцог поставил некоего Людольфа, фогта 106 из Брунсвика. В Миликове 107 повелел он быть Людольфу из Пайна 108; Зверин и Илинбург поручил Гунцелину; Микилинбург отдал он Генриху, некоему благородному мужу из Скатен 109, который привел из Фландрии множество народа, и поселил их в Микилинбурге и во всех окрестностях его. Епископом в земле бодричей герцог поставил Берно 110, который после смерти Эммегарда возглавлял Магнополитанскую церковь. Магнополис же — это то же самое, что Микилинбург. И пожаловал герцог в дар Микилинбургской церкви 300 мансов, как раньше сделал это для церкви Рацисбургской и Альденбургской.

Обратившись с просьбой к императору, он получил от него власть основывать, одарять пожалованиями и утверждать епископства во всей славянской земле, которую сам или его предки подчинили себе щитом своим по праву войны. Вследствие этого он призвал к себе Герольда, епископа альденбургского, Эвермода, епископа рацисбургского, и Берно, епископа микилинбургского, чтобы они приняли от него свои должности и присоединились к нему, [200] принося присягу в вассальстве, как обычай требует поступать по отношению к императору. Хотя они считали это распоряжение весьма тяжелым для себя, однако, уступили ради того, кто потерпел унижение ради нас, и чтобы молодая церковь не понесла ущерба. И пожаловал им герцог привилегии на владения и на поборы, и на суд. А славянам, которые продолжали оставаться в земле вагров, полабов, бодричей и хижан, герцог повелел, чтобы они платили поборы епископу, как их платят у полонов и поморян, то есть с плуга по 3 модия ржи и по 12 денаров местной монеты. Модий же у славян называется на их языке корец 111. Славянский же плуг означает двух волов и столько же лошадей 112. И увеличились десятины в земле славянской, потому что стеклись сюда из своих земель тевтонцы, чтобы населить землю эту, просторную, богатую хлебом, удобную по обилию пастбищ, изобилующую рыбой и мясом и всеми благами.

88. ОБ АЛЬБЕРТЕ МЕДВЕДЕ

В то время восточную часть Славии держал маркграф Адальберт, по прозвищу Медведь, который по милости к нему божьей сильно преуспевал в увеличении владений своих. Ибо он поработил всю землю брежан, стодорян и многих других народов, обитающих на Гаволе и Альбии, и усмирил имевшихся среди них мятежников. Наконец, когда славяне мало-помалу стали убывать, он послал в Траектум и в края по Рейну, а потом к тем, кто живет у океана и страдает от суровости моря, а именно, к голландцам, зеландцам и фландрийцам, и вывел из всех этих стран весьма много народа и поселил их в славянских городах и селениях. И весьма окрепли от прихода этих поселенцев епископства Бранденбургское и Гавельбургское, так как увеличилось количество церквей и выросли сильно десятины. [201]

Но и южный берег Альбии в это время стали населять переселенцы из Голландии, а именно, всю эту, начиная от города Сольтведеле, болотистую и равнинную страну, что называется Бальземерланд и Марсцинерланд 113. Многими городами и селениями вплоть до Богемских гор 114 завладели голландцы. Некогда, а именно во времена Оттонов, эти земли, как говорят, были заселены саксами, что можно видеть по древним валам, насыпанным на берегах Альбии в болотистой земле бальзамов, но впоследствии, когда славяне одержали верх над ними, саксы были перебиты, а землей их вплоть до наших дней владели славяне. Теперь же, когда бог одарил герцога нашего и других государей счастьем и победой, славяне частью перебиты, частью изгнаны, а сюда пришли выведенные от пределов океана народы сильные и бесчисленные и получили славянские земли, и построили города и церкви, и разбогатели сверх всякой меры.

89. ПЕРЕСЕЛЕНИЕ АЛЬДЕНБУРГСКОГО ЕПИСКОПСТВА

Около этого времени епископ Герольд попросил герцога перенести епископскую столицу, издревле находившуюся в Альдедбурге, в Любек, ибо город этот был более населен, место было лучше укреплено и вообще во всех отношениях было удобнее. Это пришлось по душе герцогу, и они назначили день, когда должны были встретиться в Любеке, чтобы устроить дела церкви и епископства. И герцог указал место, где должен был быть заложен храм митрополита и монастырские подворья. И были установлены приходы для 12 священников, живущих по каноническому праву, и 13-й для настоятеля. И отдал епископ на содержание братьев некоторые десятины и столько от поборов, которые платила ему Славия, сколько было достаточно для устройства приходов. Граф же Адольф уступил удобные деревни под Любеком, которые герцог тотчас [202] же отдал в пользование братьям, и еще дал каждому из братьев по 2 марки любекской монеты от пошлин, сверх всего другого, что записано в привилегиях и хранится в Любекской церкви. И поставили сюда настоятелем Этело, о котором с похвалой упомянуто выше 115.

90. РАСКОЛ МЕЖДУ [ПАПАМИ] АЛЕКСАНДРОМ И ВИКТОРОМ

В течение тех дней умер папа Адриан (1159 1 сент), и начался раскол в церкви господней между Александром, он же Роланд 116, и Виктором, он же Октавиан 117. И когда император осаждал Медиолан, Виктор прибыл к нему в лагерь, находившийся в Папии 118, и был им принят. И, собравшись на сейм, приняли его и Рейнольд, епископ колонский, и Конрад, епископ могонтский 119, и все, которых побуждали или страх перед императором, или его расположение. Александра же приняли Иерусалимская и Антиохийская церкви; кроме того, вся Франция, Англия, Испания, Дания и все государства, которые существуют повсюду на земле. Сверх того, примкнул к нему весь цистерцианский орден, в котором состоят архиепископы, весьма много епископов, свыше 700 аббатов и не поддающееся подсчету число монахов. Они ежегодно устраивают свои соборы в Цистерциуме 120 и выносят полезные постановления. Их непоколебимое решение бесспорно придало силы Александру. Разгневанный этим, император обнародовал указ, гласивший, что все монахи цистерцианского ордена, которые имеются в его империи, или должны признать Виктора, или будут изгнаны из государства. Трудно описать, сколько [святых] отцов, какие толпы монахов, оставив места своих поселений, перешли во Францию. Многие епископы, известные своей святостью, насилием государя были согнаны со своих кафедр в Лангобардии и во всем государстве, а на их места были поставлены другие. [203]

По прошествии пяти или больше лет осады, император занял Медиолан (1162 26 марта), выселил из него его жителей, разрушил все его высокие башни, сравнял стены города с землей и обратил его в пустыню. Тогда возвысилось сердце его, и все государства на земле устрашились славы имени его. И послал он к королю Франции, Людовику 121, чтобы тот поспешил в Лаону 122, которая находится в земле бургундов на реке Араре 123, на собеседование с ним по поводу восстановления единства церкви. И король Франции согласился. Кроме этого, он отправил послов к королю Дании 124, и к королю Богемии 125, и к королю Венгрии 126,. чтобы они прибыли в назначенный день, а также повелел торжественно явиться всем архиепископам, епископам и всем могущественным мужам государства своего и всем монахам. Как все ожидали этого блестящего сейма, на котором, как рассказывалось, должны были собраться оба папы и столько королей со всей земли. Тогда и Вальдемар с епископами Дании, архиепископ Гартвиг, епископ Герольд и граф Адольф со многими благородными мужами Саксонии отправились в назначенное для собеседования место. Герцог же, находившийся в Баварии, прибыл по другой дороге. А Людовик, король Франции, прибытия которого особенно ожидали, узнав, что император приближается с войском и с большими военными силами, поколебался выйти ему навстречу. Но, верный присяге, он все-таки прибыл в назначенное место и время, то есть в день усекновения главы Иоанна Крестителя (1162 авг. 29), и находился на середине моста с 3 часов до 9, а император все еще не приходил. Приняв это за счастливое предзнаменование, король Франции омыл руки свои в реке в знак того, что он обещание выполнил, и, уйдя отсюда, прибыл еще в тот же вечер в Дивиону 127. Ночью пришел император и, узнав, что король Франции удалился, послал самых благородных мужей к нему вновь пригласить его. Но тот никоим образом не мог этого сделать, радуясь тому, что и верность сумел соблюсти и от подозрительной руки императора уйти. Ибо [204] многие говорили, что император хотел его обойти и для этого наперекор соглашению пришел вооруженный. Но хитрость была обманута хитростью же. Ибо французы, будучи разумом выше, то, что считали невозможным добыть при помощи оружия или силы, добывали умом. Тогда, сильно разгневанный, император удалился с сейма, угрожая французам войной. Папа Александр с этого времени еще более укрепился. Герцог Генрих ушел в Баварию и, устроив там дела, возвратился в Саксонию.

91. О ДЕСЯТИНЕ ГОЛЬЗАТОВ

И был тогда мир по всей Славии, и крепости, которыми по праву войны герцог владел в земле бодричей, начали заселяться пришельцами, вступившими в эту страну, чтобы владеть ею. Правителем этой земли был Гунцелин, муж храбрый и друг герцога. Генрих, граф из Рацисбурга, что находится в земле полабов, вывел множество народа из Вестфалии, чтобы они заселили землю полабов, и разделил ее между ними, вымерив веревкой. И они построили церкви и заплатили десятины от плодов своих во славу дома господня. И насаждено было дело божье в земле полабов во времена Генриха 128, а во времена сына его, Бернгарда,. оно весьма широко разрослось.

Мужи же гользатские, которые после изгнания славян заселили вагрскую землю, усердные в постройке церквей и ревностные в гостеприимстве, проявляли непокорность при законной, производившейся по божественному предписанию выплате десятин. Они платили по шесть маленьких мер с плуга, что, как они говорили, было им разрешено с целью облегчения, когда они еще находились в своей родной земле, ввиду военного времени и соседства язычников.

Земля же, откуда вышли гользаты, принадлежит Гамбургскому диоцезу и расположена близко от вагрской земли. Епископ Герольд, видя, что полабы и бодричи, находившиеся в средине пылающей печи, выплачивали, однако [205], свои установленные законом десятины, решил взыскать такие же и со своих [прихожан]. Известив о своем решении графа Адольфа, он попытался склонить на свою сторону непокорные души гользатов при помощи письма со словами увещания. И отправил церкви в Борнговеде, иначе называемой Свентинефельд, где жили старейшина земли, второе лицо после графа, Маркрад, и остальная знать гользатская, послание такого рода: “Герольд, божьей милостью епископ Любекской церкви, шлет приветствие всем прихожанам, принадлежащим к церкви в Бурнговеде, и выражает им должное расположение. Так как волей божьей мне доверено управление церковью и по божественному определению я эту обязанность выполняю у вас, то мне необходимо попытаться привести вас от хорошего к самому лучшему и постараться отвратить вас всеми силами от того, что противоречит спасению душ ваших. Поэтому я приношу благодарность господу за то, что у вас заметны признаки многих добродетелей, а именно, что вы соблюдаете гостеприимство и совершаете и другие дела милосердия ради господа нашего, что слову божьему вы более всех преданы и в постройке церквей более всех усердны, а что до нравов, то, как это угодно господу, вы ведете целомудренную жизнь. Однако все это, вами соблюдаемое, ничего не стоит, если вы остальными предписаниями будете пренебрегать, ибо, как сказано: “Кто... согрешит в одном чем-нибудь, тот становится виновным во всем” 129. Ибо заповедано господом: десятины со всего дашь мне, и благо тебе да будет, и долголетен да будешь. И этому повиновались патриархи, а именно Авраам, Исаак и Иаков, и все, кто по вере стали сыновьями Авраама, за что славу и вечную награду обрели. Апостолы же и мужи апостольские то же самое со слов божьих поручили и под страхом проклятия передали потомству для исполнения. И так как, без сомнения, это является заповедью всемогущего бога и властью святых отцов утверждено, то на нас ложится обязанность, чтобы то, чего для вашего спасения недостает, нашими [206] трудами по милости божьей было у вас восполнено. Увещеваем вас и убедительно просим во имя господа, чтобы вы добровольно, как сыновья, утешили бы меня, которому поручена отеческая забота о вас, своим повиновением и дали бы церкви десятины,— как установил господь и под страхом проклятья апостольская власть утвердила, — на распространение служения господу и на попечение о бедняках, чтобы вы не отнимали у господа причитающееся ему и не обрекали таким образом свое достояние и души на вечную погибель. Прощайте”.

Услышав это, мятежный народ возроптал и стал говорить, что никогда не подставит своей шеи таким унизительным требованиям, в силу которых почти весь христианский народ подвергается угнетению со стороны епископов, К этому они еще добавляли, не очень сильно отступая от истины, что почти все десятины уходят на излишества светских людей. Поэтому епископ довел все эти речи до сведения герцога. И тот повелел всем гользатам земли вагрской, что если они хотят сохранить его милость, то пусть платят епископу десятины, как это делается. в землях полабской и бодрицкой, которые еще недавно только заселены и большим страхом перед войной побуждаются,

В ответ на это повеление упрямые духом гользаты сказали, что никогда не будут платить десятин, которых отцы их не платили, что предпочитают лучше поджечь собственные дома и уйти из этой земли, чем подчиниться игу такого рабства. И задумали они убить епископа с графом и со всеми пришельцами, которые платили десятины по закону, и, предав все в земле своей огню, бежать в землю данов. Но выполнению этих превратных вещей помешало возобновление договора между нашим герцогом и королем данским. Ибо было постановлено, чтобы никто из них перебежчика от другого к себе не принимал. Поэтому гользаты, вынуждаемые необходимостью, в присутствии, герцога заключили такое соглашение с епископом, что они увеличат десятины и будут платить по 6 модиев ржи и по [207] 8 модиев овса с манса, тех, говорю, модиев, которые в просторечье называются hemmete 130. И чтобы им не пришлось страдать из-за новых поборов при последующих епископах, они просили скрепить их договор печатями герцога и епископа. Но когда, по обычаю двора, писцы потребовали за это марку золота, неотесанный этот народ разошелся, и дело осталось в прежнем положении. Большой помехой в этом деле, которое должно было принести великие выгоды церкви, послужили как скорая кончина епископа, так и угроза ужасной военной бури.

92. ПЛЕНЕНИЕ ВАРТИСЛАВА

Сыновья Никлота, Прибислав и Вартислав, не удовольствовавшись землей хижан и черезпенян, стремились снискать себе землю бодричей, которую герцог отнял у них по праву войны. Узнав об их кознях, Гунцелин из Зверина, правитель бодрицкой земли, объявил об этом герцогу. И тот опять вознегодовал на них и разгневался и в зимнюю пору пришел с большим войском в славянскую землю (1163). Они же засели в городе Вурле и укрепили замок против осады. И герцог послал вперед Гунцелина с храбрейшими мужами, чтобы они скорее начали осаду, опасаясь, как бы славяне не ускользнули случайно. Сам же он как можно скорее последовал за ними с остальным войском. И они осадили крепость, где были Вартислав, сын Никлота, и много благородных мужей и, кроме того, великое множество простого народа. Старший же по рождению, Прибислав, с некоторым числом конников скрылся в лесах, чтобы из засады убивать неосторожных.

И радовался герцог, потому что славяне, укрепившись духом, выжидали его в крепости и ему представлялась возможность их покорить. И сказал он младшим в своем войске, которые, побуждаемые неразумной жаждой сражений, подзадоривали врага и вступали с ним в бои: “Зачем, когда это совершенно излишне, вы приближаетесь к воротам [208] города и сами создаете опасность для себя? Такого рода стычки не приносят пользы и грозят гибелью. Лучше оставайтесь в шатрах своих, где вас не могут достать стрелы неприятеля, и имейте надзор за осажденными, чтобы кто-нибудь из них не ускользнул. Нашим же делом будет без шума и жертв овладеть по милости божьей этим городом”.

И тотчас же он велел доставить из лесной чащи деревья и приготовлять военные машины, такие, какие он видел в Кримме 131 и Медиолане. И он изготовил весьма сильно действующие машины, одну, сколоченную из досок, для того, чтобы разбивать стены, другую, более высокую, воздвигнутую наподобие башни и возвышавшуюся над замком, для того, чтобы направлять стрелы и прогонять тех, кто стоял на валах. И с того дня, когда была. выстроена эта машина, никто из славян не осмеливался высунуть голову или показаться на валах.

В это время стрелой был тяжело ранен Вартислав.

В один из дней герцогу донесли, что Прибислав с множеством конников показался .неподалеку от лагеря. Тот отправил на поиски его графа Адольфа с отрядом избранных юношей, но они, весь день скитаясь по болотам и лесам, никого не обнаружили, обманутые проводником, который проявлял большее расположение к неприятелю, нежели к нашим. И тогда герцог приказал отрокам, добывающим корм 132 для лошадей, никуда в этот день не выходить, чтобы не попасть в засаду к неприятелю. Однако несколько гользатов, будучи народом упрямым, не обратили внимания на приказ и вышли за кормом. И Прибислав неожиданно приблизился и, напав на неосторожных, около сотни их уничтожил; остальные же убежали в лагерь. Тогда герцог, сильно этим разгневанный, усилил осаду, и уже укрепления замка заколебались, угрожая упасть и разрушиться вследствие подкопов.

Тогда Вартислав, потеряв надежду на лучшее и получив право свободного прохода, пришел в лагерь к графу Адольфу [209], чтобы получить у него совет. Граф ответил ему: “Поздно обращаться за лекарством, когда больной безнадежен. Опасности, сейчас угрожающие, раньше должны были быть предвидены. Кто, спрашиваю, дал тебе совет, чтобы ты подвергался опасности осады? Большим безумием было вкладывать ногу в оковы, когда не было еще убежища и никак не был подготовлен побег. Теперь тебе ничего другого не остается, как сдаться. Если что и может послужить путем к спасению, так это, я вижу, только сдача”. И сказал Вартислав: “Замолви за нас слово у герцога, чтобы мы были допущены к сдаче без опасности для жизни и без вредительства членов”. Тогда граф отправился к герцогу и, обратившись к тем, от кого зависело решение, объяснил им все дело. И те, узнав волю государя, дали обещание, что если бы кто-нибудь из славян отдался во власть герцога, ему будут сохранены жизнь и целость членов под тем, однако, условием, что и Прибислав сдаст оружие. Тогда, сопровождаемые светлейшим графом, вышли из крепости Вартислав и все благородные мужи славянские и пали к ногам герцога, держа каждый меч свой на голове своей. И принял их герцог и заключил в темницу. И велел тогда герцог, чтобы если кто из данов в плену в замке находился, то отпустить их на свободу. И ушло их великое множество, воздавая благодарность храбрейшему герцогу за свое освобождение. Затем он приказал охранять замок и простой народ в нем и поставил над ними некоего Любомира, старого воина, брата Никлота, чтобы он возглавил их землю и знал, что они все находятся в его подчинении.

Вартислава же, князя 133 славянского, увел с собой в Брунсвик и одел на руки его оковы; остальных же рассадил по темницам, пока не выплатят последнего квадранта. Славяне были так унижены для того, чтобы узнать, что “лев, силач между зверями, не. посторонится ни пред кем”. 134

Тогда Прибислав, который был старше возрастом и обладал более острым умом, желая прийти на помощь плененному брату, начал через послов испытывать мысли [210] герцога .и просить о мире. И когда герцог потребовал заложников, чтобы закрепить верность обещания, Прибислав сказал: “Какая надобность господину моему требовать у слуги своего заложников? Разве он не держит в темнице брата моего и всех благородных мужей славянской земли? Пусть же он и держит их вместо заложников и поступает с ними, как ему угодно, если мы нарушим верность своим обещаниям”. Пока через посредников шли об этом переговоры и Прибиславу давалась надежда на лучшее, некоторое время обошлось без воин и был мир в славянской земле с марта месяца до февральских календ 135 следующего года, и все крепости герцога, а именно Миликово, Куцин, Зверин, Илово, Микилинбург, были невредимы.

93. ОСВЯЩЕНИЕ НОВОГО МОНАСТЫРЯ

В том же году после праздника пасхи (1163 24 марта) Герольд, епископ Любекской церкви, начал прихварывать и лежал на одре болезни до самых календ июля 136. И молил он господа, чтобы тот продлил ему жизнь до тех пор, пока не будет освящен храм в Любеке и пока положение недавно собравшегося здесь духовенства не окрепнет. Незамедлительно жизнь его была с помощью божьей на некоторое время продлена.

И тогда он отправился к герцогу, который в это время как раз прибыл в Штаден навстречу архиепископу 137, и стал беседовать с ним о благе Любекской церкви. Тот, обрадованный. его словами, стал увещевать его, чтобы он как можно скорее возвращался в Любек и подготовил все, что необходимо для освящения. И герцог просил, архиепископа отправиться с ним для совершения этого обряда. Удовлетворяя его просьбу, тот отправился в путь в вагрскую землю и по дороге освятил церковь в Фальдере, которая, как известно, была основана блаженной памяти Вицелином, епископом альденбургским, и ему принадлежала. И много добра оказал архиепископ настоятелю и братьям, жившим [211] там, и повелел, чтобы место это с этих пор называлось Новым монастырем. Ибо раньше оно называлось Фальдера, или Виппенторп. Настоятелем этого места был Гереман, который некогда в Любеке, во время натиска язычников, много трудов положил, проповедуя евангелие вместе с Людольфом, настоятелем Зигеберга, и альденбургским пресвитером Бруно. В управлении Новым монастырем этот Гереман стал преемником достопочтенного мужа Эппо, выдающаяся святость которого, достойная того, чтобы все всегда с благочестием о ней вспоминали, уже давно, еще в майские календы 138, достигла счастливого конца.

Совершив, как я раньше сказал, освящение Нового монастыря, архиепископ отправился в Зигеберг и там пользовался гостеприимством графа Адольфа. Когда же он прибыл в Любек, герцог и епископ приняли его с великой славой и приступили к освящению. И каждый, а именно герцог Генрих, епископ Герольд и граф Адольф, пожаловал что-либо по добровольному побуждению своего сердца и предоставил владения и поборы и десятины на содержание духовенства. Архиепископа увещевали, чтобы он отдал Новый монастырь любекскому епископу, однако он не согласился. Выполнив все надлежащим образом, архиепископ возвратился к себе. Герцог же, приведя в порядок дела в в Саксонии, отправился в Баварию, чтобы укротить мятежников и совершить правосудие над потерпевшими обиду.

94. СМЕРТЬ ЕПИСКОПА ГЕРОЛЬДА

Между тем достопочтенный епископ Герольд, чувствуя, что болезнь, отпустившая его на время, вновь усилилась, решил посетить все церкви своего диоцеза, не требуя ни у кого поддержки, чтобы никому не быть в тягость. Питая отеческую заботу о своих детях, он ревностно наставлял их к их спасению, исправляя заблуждающихся и улаживая несогласия, оказывая милость утешения, если где-нибудь это было необходимо. И именем божьим запретил он рынок [212] в Плуне, который каждое воскресенье посещался славянами и саксами, потому что христианский народ, оставив почитание церкви и торжественную обедню, все свое усердие отдавал торговле. Вопреки утверждению многих, своей стойкостью он разрушил этот приют язычества, предписав под страхом проклятья, чтобы никто с этих пор не поднимал его из развалин. И с этих пор народы собирались в церквах, чтобы слушать слово божье и присутствовать при совершении святых таинств. Объехав весь свой диоцез, епископ прибыл, наконец, в Лютилинбург, чтобы утешить живущих там, и, совершив, богослуженье и как будто закончив свое дело, начал внезапно терять силы телесные и, перенесенный в Бузу, много дней пролежал на ложе. Однако до самой своей кончины он никогда не пропускал торжественных служб. Признаюсь, я не помню, чтобы мне приходилось видеть мужа, более искушенного в божественной службе, более усердного в пении псалмов и утреннем бдении, более ласкового к духовенству, которого никому ни одним словом не позволял он обидеть. Это он некогда заставил сурово наказать ударами одного светского человека, оклеветавшего священника, давая другим пример, чтобы не учились сквернословить.

Услыхав о болезни доброго пастыря, пришли к нему достопочтенные мужи, Одо, декан Любекской церкви, и Людольф, настоятель Зигебергской, с братией обоих монастырей. Когда они, приблизившись к постели больного, пожелали ему продления жизни, он ответил: “Зачем желаете мне, братья, того, что бесполезно? Сколько бы я ни прожил, смерть все равно придет. Пусть уж сейчас произойдет все, что когда-нибудь должно все равно случиться. Лучше смириться с тем, чего избегнуть никому нельзя”. О, что за свобода духа, не страшащаяся смерти!

Среди беседы он прочел нам псалом: “Возрадовался я, когда сказали мне: пойдем в дом господень” 139. Спрошенный нами, какие он испытывает боли, он громко сказал, что никаких мучений и болей он не чувствует, но его тяготит [212] только упадок сил. Когда друзья увидели, что приближается конец, они выполнили “ад ним обряд святого миропомазания, и, приобщенный святых тайн, на рассвете, вместе с ночным мраком, он сбросил с себя непрочное бремя телесной оболочки.

Тело его было перенесено духовенством и горожанами в Любек и предано погребению посреди храма, который он сам заложил. И пустовала кафедра Любекская вплоть до февральских календ 140, потому что герцог отсутствовал и ждали его решения.